С О Д Е Р Ж А Н И Е:

1. Каншууей.
2. Ребятишки.
3. Подкидыш.
4. Ласточки моего детства.
5. Цома.
6. Джони.
7. Альма.
8. Мили.
9. Вася.
10. Петя.
11. Цыма.
12. Королева.
13. Принцесса.
14. Кузя.
15. Номин.
16. Коняга.
17. Охотники.
18. Арбузы.
19. Урумкута.
20. Грены.
21. Жамевю Джонни.
22. Мед.
23. Дервиши.
24. Хъарбыз.
25. Рыбина.
26. Первый класс.
27. Медведь.
28. Переправа.
29. Псы зэпырык1ып1э.
30. Фо.
31. Мыщэ.
32. Щылэ хьэп1ацэ жылыхэр.

Михаил Карашев.    26 марта 2018 г.

Посвящаю друзьям – ребятишкам из далекого детства.

Михаил Карашев.

Родина малая моя, где я родился и провел незабываемые детские годы, старинное кабардинское село Каншууей, с сотнями белых саманных домиков, с крышами из почерневшей соломы и камыша, прячущихся в тени высоких деревьев акации и тутовника, с одной единственной широкой глинистой улицей, разветвляющаяся в форме трезубца перед Кожапща и Гоухабла, с узкими, извилистыми проулками и переулками, тянется бесконечно долго в низине между двумя огромными хребтами Малокабардинских гор, высотой более полукилометра.
Нет в природе таких красок и слов, чтобы передать яркую, прекрасную красоту Малокабардинских гор, где находится мое родное село Каншууей – моя малая родина! На юге видны зеленеющие отроги Сунженского Хребта, на западе стеной стоят многочисленные склоны Арикского Хребта, на востоке, в лучах восходящего солнца, светятся склоны Терского Хребта, на севере простираются бескрайние Моздокские степи с россыпью красных тюльпанов.
По правому краю села течет река Курп, начинающая свой бег из родничка, затерянного в густых, древних буково-грабовых лесах, растущих на северном склоне Сунженского Хребта, у подножья горы Заманкул. Осетины называют реку Куырыпп, а адыги Курпl. Бежит она через Осетию и Ингушетию в Кабарду, к селу Инаркой, где в него вливается слева Курпlыгъу – Сухой Курп (пересыхающий Курп) начинающийся на склонах Кабардино – Сунженского Хребта. В летние, жаркие месяцы Курпlыгъу мелеет, в засушливые годы перестает течь.
Возле села Инаркой река Курп поворачивает на северо-восток и течет дальше к моему родному селу Каншууей, где, в районе Кожапша, справа в него вливается река Журуко (Жоронка) – Жыгзакъуэпс, зарождающаяся на северном склоне Сунженского Хребта.
Миновав мое село Каншууей река Курп поворачивает на север и добежав до села Нижний Малгобек, дальше течет на восток к селу Сухоцкое, где сливается с бурным Тереком, несущемуся к Каспийскому морю.
Вдоль высоких глинистых берегов реки Курп множество глубоких оврагов – карманов, со дна которых бьют маленькие фонтанчики холодной, прозрачной, родниковой воды, образующиеся маленькие ручейки, вливающиеся в реку Курп.
Один из оврагов Кочинаф — слепой овраг, глубиной до десяти метров, начинается в конце нашего огорода. Растут в нём заросли зеленной акации и дурного дерева — жыг делэ, папоротники — баржьей и жгучая крапива, колючие кустарники и цветущие лианы с красивыми, яркими, разноцветными цветками, вьющиеся по деревьям акации и дурного дерева, выбираясь на волю, на свет, из глубокого, темного слепого оврага. Живут там змеи, лягушки, ящерицы, летучие мыши и крысы. Над пахучими цветками роются пчелы и осы, порхают необыкновенно красивые разноцветные бабочки, летают миллиарды комаров и всякой мошкары. Из толстого слоя илистой, липкой, черной грязи со дна оврага бьют крохотные струйки кристально-чистой холодной родниковой воды, которые слившись в один маленький ручеек добегают до реки Курп и соединяются с ней.
Другой овраг находится возле полуострова, в этом месте река Курп делает петлю, сельчане называют её «Водокачка», где из трубы вбитой в высокий, отвесный левый берег реки Курп, льётся сильной струей ледяная, прозрачная, родниковая вода, будто ёё качают насосом. Водокачка в летние, длинные жаркие дни напоминает огромный, пестрый, разноголосый восточный базар с ревущими ишаками, мычащими коровами, блеющими козами, гогочущими гусями и звонкими криками ребятишек. К Водокачке приходят взрослые сельчане где спасаются от солнечного зноя, отдыхая и решая важные дела в прохладе родника, образовавшимся из ледяной воды. В полдень с пастбищ подымая тучи пыли, мчатся на водопой коровы и буйволицы, очумевшие от нестерпимой жары и болючих укусов оводов и других летучих кровопийц насекомых. Напившись воды и вывалявшись в грязи, утолив жажду и боль от укусов насекомых, коровы прячутся в тени акации тутовника, растущих по берегам реки Курп, а буйволицы отдыхают, дремлют, жуют жвачку, переворачиваясь с бока на бок, лежа в густой грязи болот, возле берегов неглубокой, соленой реки Курп.
На болотистых берегах реки Курп пасутся стада гусей и гусят, щипая зеленую травку в обилии растущих на них.
В теплой, мутной воде, обмелевшей реки Курп целыми днями барахтаются маленькие ребятишки с облупившимися носами, пузырями и лохмотьями кожи на спине, полученных от солнечных ожогов.
Село со всех сторон окружают долины и холмы, над которыми в голубом небе на огромной высоте парят орлы, охлаждаясь от солнечного зноя, большими кругами летают зоркие ястребы, высматривая зазевавшуюся домашнюю птицу.
На высоких холмах летом и осенью сельчане пасут коров и буйволиц, овец и коз, табуны лошадей и мулов, косят зеленую траву, заготавливая сено впрок для домашней скотины, убирают кукурузу и пшеницу на бескрайних полях, над которыми зависнув в синеве неба поют звонкой трелью жаворонки, охотятся зимой в далёкой долине Шейтануко, на огромных зайцев, ожиревших от обилия пищи и одурневших с жиру за долгое, знойное лето, не успевших поменять свои серые шубенки на белые из-за неожиданно выпавшего снега.
Мы, ребятишки, летом забирались на эти холмы и спускались в глубокие долины, чтобы вдоволь наесться сладких терских арбузов и золотистых медовых дынь, и чтобы отведать молочную, вкусную, нежную, молодую кукурузу, собирали полевую землянику на крутых склонах долин Бахътырыкъуэ, Первокъуэ и разноцветные, крупные, сочные ягоды тутовника, созревающиеся в садах самой большой долины Беломуко, купались в озёрах, оставшихся после ливневых селей в протоках реки Жоронка и ловили огромных осётров, каким то чудом попавших в эти озёра.
Справа от дороги, идущей из города Моздока в город Нальчик, в центре села стояла старая мельница, побелевшая за десятилетия из-за оседающей на ней густой мучной пыли, напоминающая огромный белый пароход, плывущий по океану. Мельница работала днём и ночью, тарахтела, скрипела, дрожала, мешая нам, детишкам живущим по соседству, уснуть, а взрослым отдохнуть после трудного рабочего дня.
За мельницей жили мои близкие друзья Заур и Саладин. Заур, веселый мальчик, беспрерывно смешил нас. Саладин, наоборот, был молчалив, лишнего слова из него нельзя было вытянуть. Заур фантазер, заводила, у него в голове беспрерывно возникали тысячи авантюрных планов, которые мы исполняли, все эти планы заканчивались плачевно для него, и для нас ребятишек. Заура наказывали и не выпускали из дому, а нас родители очередной раз ругали за глупости.
Справа от мельницы стояло Сельпо, сельчане называли его «Лавкой чудес», туда приходили мамаши с детьми что — бы купить или взять в долг соль, спички, соду, сахар, керосин для керогазов и керосиновых ламп. В те далёкие времена ни газа, ни электричества, ни водопровода не было, о них мы, сельчане, только мечтали.
Напротив сельпо, слева от дороги жил Хамиша, самый умный из нас мальчишек, он научился самостоятельно читать к пяти годам, все время что-то строил и мастерил, мы его звали профессором.
По соседству от Хамиши жил Пытата, красивый, веселый мальчик, мы его звали маминым сыночком. Мать постоянно опекала его, ни на одну минуту не оставляла без присмотра. Пытате исполнилось пять лет, а мать продолжала его кормить грудным молоком.
От мельницы к Кочинафу тянулся глубокий ров, через который в реку Курп попадали ливневые потоки, бегущие с высоких холмом, окружающих наше село. Справа от рва жил Хасанби тихий, спокойный, серьезный мальчик.
Амад, сосед Хасанби жил за слепым оврагом, у них был самый большой огород в селе, где росла кукуруза и подсолнух. Целые дни он проводил на огороде, помогая отцу.
Харун, самый сильный из нас мальчишек, сосед Амада, жил рядом с Водокачкой, он целые дни с утра до вечера пропадал на реке Курп, играя то с ребятишками из центра села (Къуажэкlу), то с ребятишками из Кожапща и Гоухьэблэ. Харун успокаивал и мирил подравшихся ребятишек. При нем все старались не сориться, непослушных он просто прогонял домой.
Пута, сосед Харуна, симпатичный весёлый мальчуган, мы его называли клоуном, через пять минут после общения с ним ребятишки убегали от него подальше, чтобы не лопнуть от смеха. Родители Путы смешили всё село своими шутками и прибаутками тоже были весёлыми людьми, с ними дружили и млад и стар, сельчане приходили к ним в гости и приводили своих детишек как будто в цирк, что бы они могли посмеяться и повеселиться вдоволь.
Напротив Правления колхоза, на левой стороне от дороги, стояла пекарня, где пекли огромные караваи хлеба для жителей нашего села и соседних сёл. Возле пекарни постоянно крутились маленькие детишки и дворовые псы, дожидаясь получить вкусную, горячую, ароматную корочку хлеба.
От пекарни, вдоль левого берега реки Курп тянулся проулок, в конце его жил Русик, спокойный, рассудительный мальчик, отец у него работал в школе, преподавал родной язык. Русику повезло, река Курп спереди и сзади протекала мимо его дома, мы прибегали к нему домой по руслу реки Курп от Водокачки, игрались с ним, сбивали созревшие груши с высоченных деревьев, растущих во дворе и на огороде, обожравшись сладких груш, мы забирали Русика и убегали с ним обратно к Водокачке.
Справа от дороги, у подножия большого холма возвышающегося над Гоухьэблэ жил Игорь, красивый, пухлый мальчик, мы называли его артистом, он каждое лето приезжал из города Грозного к отцу, работавшему в школе учителем физкультуры, дружил со всеми ребятишками, беспрерывно улыбался и смеялся, хвастался, показывая свой драгоценный золотой зуб. За долгое лето, Игорь привязывался к нам, а осенью не хотел уезжать, плакал, расставаясь с друзьями, нам тоже его было очень жалко.
Хафан, из Гоухьэблэ, обыкновенный, скромный, незаметный мальчик, ничем не выделялся, жил рядом с Игорем, но чуть подальше.
Хацуруна, жил напротив Хафана через дорогу, мы его называли интеллигентом, он держал себя достойно, был всегда чисто одет и опрятен, не пачкался в грязи, купался только в чистой родниковой воде.
Володя, симпатичный, скромный мальчуган, жил рядом с кладбищем в начале Гоухаьблэ, слева от дороги, во дворе у них стояла лавка, в которой работал дедушка Мудар, поэтому мы Володю называли сонданжар – купец. Володя был добрый мальчик, угощал ребятишек всякими сладостями, которые он брал в лавке, где помогал торговать дедушке.
Хасанби, невысокий, смуглый, бойкий, смелый мальчик, жил с мамой справа от дороги, напротив Володи. Он часто дрался с ребятишками из других частей села, которые думали что маленький карапуз не сможет дать им отпор, а потом улепетывали с реки, поняв, что не на того напали.
Алик, красивый, беленький, пухленький, веселый мальчик, жил за клубом со своей мамой медсестрой, работающей в сельской больнице. Он приезжал из города Оржоникидзе только летом, дружил со всеми ребятишками села, учил нас разговаривать по осетински и сам учился у нас кабардинскому языку.
За лето Алик загорал до того, что становился черным как уголь, ребятишки наградили его вторым именем Африканец.
Когда подходило время возвращаться обратно в Орджоникидзе, Алик прятался в потайных местах, известных только нам. Мы его находили, уговаривали, успокаивали, обещали, что будем его навещать. Вскоре после отъезда Алика из села навсегда уехала и его мать. Больше мы ни Алика ни его маму никогда не встречали.
Славик, стройный, смуглый, симпатичный мальчуган, жил в проулке за сельской больницей, недалеко от Пытаты.
Назир, худенький, стройненький, невысокий, симпатичный мальчуган, жил со своими родителями и многочисленными сестрёнками выше Славика, в этом же проулке.
Руслан, высокий, рыжий, конопатый, симпатичный паренек, жил недалеко от школы. Отец у него работал учителем физкультуры.
Славик, жил на окраине села в Кожапща, худенький, невысокий, молчаливый мальчик, ни к кому не приставал, не задавал лишних вопросов, держался обособленно, приходил на Водокачку незаметно, наигравшись исчезал, не предупредив никого.
Мухамед, симпатичный, невысокий, беленький мальчик со светлыми волосами, жил в конце Кожапща, недалеко от Славика.
Хамиза, симпатичный, с редкими конопушками на белом лице, со светлыми золотистыми волосами, вежливый, тихий, спокойный мальчуган, жил с мамой возле сельской школы, никогда не хвастался своими подвигами, держался скромно, все ребятишки его уважали за его смелость, он не боялся прыгнуть в болото с высокого обрыва, или забраться на спину огромного страшного буйвола, отдыхавшего в чёрной грязи болота и прокатиться на нём по руслу реки Курп, пугая пасущихся на берегах гусей и гусят.
Эдик, стройный, симпатичный паренек, жил недалеко от школы, где отец работал директором, на Водокачку приходил редко, дружил с нами.
Толик, симпатичный, черноволосый, веселый, горластый, чистоплотный паренек, жил за школой, но подальше чем Хамиза, рядом с маслобойней, в начале Кожакlэ. Он нечасто приходил на водокачку, у него с ребятишками из Къужакlэ были свои места на реке Курп, как и наша Водокачка.
Хамиша, тихий, скромный, вежливый, симпатичный мальчуган, жил на подъеме в центре Къуожакlэ, дружил с нами, редко бывал на Водокачке. Отец у него работал в хозяйственном магазине.
Коля, веселый, симпатичный, черноволосый мальчуган, жил почти на окраине Къуожакlэ, но часто приходил на Водокачку, чтобы поиграть с нами и побарахтаться на реке Курп. У отца Коли был верблюд, который был достопримечательностью нашего села.
Джабраил и Миша, два брата, симпатичные, стройные, веселые ребятишки жили в Къуожакlэ, недалеко от Коли, дружили с нами, на Водокачке бывали редко.
Мухарби, высокий, стройный, симпатичный, скромный, молчаливый мальчуган, жил в конце Къуожакlэ, дружил с нами, редко приходил на Водокачку. Игрался и купался на реке Курп в своем районе где он жил.
Мухамед, веселый, смешливый, шумный паренек, жил в Къуожэкlэ, слева от дороги, рядом с рекой Курп, дружил со всеми нами, но редко добирался до нашей далёкой Водокачки, проводил время в основном со своими сверстниками из Къуожэк1э.
Тимоша, симпатичный, крепкий, рослый, черноволосый мальчик, жил в узком проулке слева от главной дороги в центре Кожапща. Он лучше всех играл в футбол, мы звали его «футболист». Он знал все про футбол, про игроков, где и в какой команде они играют, какая команда станет чемпионом.
Тимоша редко приходил днем на Водокачку, был занят, присматривал за младшими сестренками, пока родители были на работе. Иногда по вечерам он приводил маленьких сестренок на реку Курп, окунал их в теплую воду, следил чтобы они не испачкались в грязи. Тимошу мы все любили и уважали.
Володя, смуглый, черноволосый, худенький, стройный, симпатичный весёлый мальчик, жил с мамой напротив Тимоши. Он беспрерывно смешил нас ребятишек своими шутками, с ним дружили все.
Юра, любимец всей семьи, симпатичный, умный мальчик, мог переспорить любого из нашей команды ребятишек, жил в центре в Кожапща, справа от дороги, недалеко от Тимоши, дружил со всеми нами. Приходил на реку Курп, в сопровождении многочисленных, красивых сестричек. Пока сестренки игрались и копошились у родника, Юра успевал вываляться в грязи, сестренки ахали и охали, обливая его ледяной родниковой водой, чтобы отмыть от липкой, черной грязи.
Вова и Миша, со своими родителями учителями жили слева от дороги в центре села напротив старой мельницы.
Вова, младший брат Миши, худенький, черноволосый, симпатичный мальчуган, неотступно следовал за Мишей, куда Миша и он туда. В детстве Вова часто болел, родители переживали за него, доктора говорили, что он выкарабкается, он подрос, начал поправляться, стал с Мишей ходить на Водокачку, игрался с ребятами, валялся в грязи с буйволятами, загорал на острове, стоящей над Водокачкой. Вскоре он окреп, перестал болеть.
Миша, старший брат Вовы, рыжий, конопатый, рослый, крепкий, неусидчивый, шустрый мальчик, все время был в движении, бегал быстрее всех ровесников из села, они успевали добежать до поворота на Водокачку, а он уже купался в мутной, теплой, соленой воде реки Курп и охлаждал свою горячую голову холодной родниковой водой, льющейся из железной трубы. Миша дружил со всеми ребятишками из центра села (Къаужэкlу), из Кожапща, из Гоухьэблэ, а так же с ровесниками из Къуожакlэ, которые редко приходили на дальнюю для них Водокачку, хвастался перед ними, рассказывал им придуманные байки, чтобы переманить побольше ребятишек в свою команду, в которую входили самые отчаянные ребятишки, жившие в центре села – Заур и Саладин, Вова и Я — Миша, Пытата и Валера, Алик и Назир, Пута и Харун, а также ребятишки жившие в Гоухьэблэ – Хасанби и Хафан, Игорь и Володя.
Мы, ребятишки, живущие в центре села родились от отцов фронтовиков, недавно вернувшихся с Великой Отечественной Войны, которые наученные горьким опытом войны, предоставили нам полную свободу, мы сами себя воспитывали, росли смелыми, отважными, чем ребятишки старше нас и ребятишек нашего возвраста, но живуших в других частях села – Гоухабла, Кожапща, Кожэкэ. Пользуясь предоставленной свободой, бродили по окрестностям села, тысячи и тысячи раз попадая в отчаянные безвыходные ситуации, из которых выкарабкивались самостоятельно.
Добравшись до далеких огромных долин Беломуко и Шейтануко, Бахтырыко и Хушоко, блуждали в них, не находя дорогу домой. Терялись на высоких, огромных холмах – Шадышхашхо, Шадышхоцыку, Умарганаку, Еулапа, покрытые шатром зеленой сочной травы, с необыкновенно красивыми яркими полевыми цветами, заблудившись выходили к соседним сёлам: Инаркой, Малгобек и Кусово. Наши приключения заканчивались всегда благополучно, исчезнувшие ребятишки приходили домой живыми и здоровыми. Зря только поднимали шум взрослые в селе, разыскивая нас, потерявшихся ребятишек.
Прошли десятилетия, но я помню будто это было вчера, красивое, старинное село Каншуеей, радостно смеющиеся лица моих друзей — ребятишек, улыбающихся отцов – фронтовиков и самых красивых на свете, добрых, любимых, счастливых мам, из далекого незабываемого детства.

Михаил Карашев.                                                             26 марта 2018 год.

Весна запаздывала. В марте и апреле, днем и ночью, с темного неба беспрерывно лились потоки холодного дождя.Детишки прятались в домах, скучали, спрашивали у взрослых: «А скоро появится солнышко? Почему так холодно? Почему не цветут деревья? Куда пропали ласточки, почему они не прилетают?» Наступил май, а весна всё не приходила, дожди продолжались. И вот, наконец, в начале второй половины мая прекратились дожди, рано утром выглянуло солнышко. Ближе к обеду, со стороны высоких гор, виднеющихся за горизонтом, появилась огромная, черная туча, быстро приближающаяся к городу. Через час она зависла над городом, развалилась на сотни стай ласточек, которые разлетелись по многочисленным улицам. Одна стая выбрала нашу тихую улицу, расселась на электрических проводах, висевших на высоких, бетонных столбах, стоящих вдоль длинной улицы, провели перекличку:
«Все ли долетели?». Убедились, что все на месте, почистили крылышки, поправили перышки, отряхнулись и разом исчезли в подворьях, где стали искать укромные места для постройки гнёзд. Громко чирикая они залетали в открытые двери домов, в прихожие, в комнаты, в кухни, напугали детишек. Хозяева объясняли им, что здесь нельзя строить гнезда и вежливо выпроваживали распоясавшихся ласточек на улицу. К нам в подворье залетела большая семья из двадцати ласточек, состоящая из дедушки, бабушки, детей, внуков и внучек. Они быстро нашли место под большим навесом летней кухни, где и решили слепить свои гнезда, оставили пять ласточек, а остальные улетели на параллельную улицу, находившуюся в ста метрах от нас, за огромным ореховым деревом, высотой более сорока метров, растущим на огороде наших соседей. Из оставшихся пяти ласточек, две пары своими остырми коготками прицепились в разных углах навеса к доскам, которыми он был обит, а непарная пристроилась между ними. Жалко стало нам ласточек, висящие как летучие мыши на отвесной стене навеса, решили им помочь. Совместными усилиями детишек и взрослых закрепили две пластмассовые площадки, где они собирались построить гнезда, а между площадками прикрутили деревянную жердинку. Ни одна ласточка не испугалась и не улетела, они понимали, что это для них мы стараемся. После окончания нашей работы парные ласточки перелетели на площадки, а непарная заняла жердинку. На другой день ранним утром закипела работа, ласточки начали лепить гнезда, им на помощь прилетели родственники с соседней улицы. Ночью полил сильный дождь, пришлось ласточкам временно прекратить лепить гнезда. Несколько дней, нахохлившиеся, как воробьи, ласточки сидели под навесом и ждали когда закончится дождь. Вскоре окончательно установилась теплая погода. Ласточки за один – два дня достроили гнезда и улетели помогать родственникам на соседнюю улицу. Под навесом сторожить гнезда осталась только одна непарная ласточка. Она целыми днями упорно сидела на жердинке, отгоняя от гнезд заблудившихся воробьев и стрижей, старавшихся занять чужие гнезда. Нас она приветствовала, размахивала крылышками, чирикала, будто говорила нам: «Не беспокойтесь за них, вскоре они вернутся, вот только высохнут гнезда. Все будет хорошо!» Гнезда высохли, вернулись ласточки, натаскали пух, перья, мох и отложили в каждое гнездо по три синеньких, малюсеньких яичка. Через пару недель вылупились птенчики. Молодым парочкам невозможно было одним выкормить беспрерывно пищащих, c широко разевающими, голодными, желтыми клювиками малышей, им помогали родственники гнездившиеся на параллельной улице, подлетавшие с едой каждые несколько секунд и по очереди кормивших своих племянников и племянниц. Одна только непарная ласточка целыми днями сидела на жердинке как истукан, как статуя сфинкса, и наблюдала, как трудятся ее сородичи. Через неделю малыши подросли, стали выглядывать из гнезд, каждый из них без очереди пытался урвать себе лишнюю порцию вкусной еды. Прошла опять одна неделя, птенчики стали встречать своих родителей сидя на краю гнезд, рискуя сорваться и разбиться об каменный пол летней кухни. Родители ласточек возмущались, громко чирикали, ругали малышей, запихивая их обратно в гнезда. Иногда увидев, что малыши остались без присмотра и пытаются вылететь самостоятельно из гнезда, я свистом вызывал взрослых ласточек, чтобы они срочно прилетели и усмиряли разыгравшихся чад. Прибывшие мне на помощь родители уговаривали своих бестолковых детишек забраться обратно в гнезда. В ответ малыши размахивали крылышками, сопротивлялись, громко чирикали и продолжали сидеть на опасном краю гнезд. В шуме, в гаме прошло десять дней. Как то рано утром, на рассвете, прилетели родственники наших ласточек, устроили танцы во дворе. Не выдержали малыши, повылетали из гнезд и начали танцевать с взрослыми ласточками. Они взлетали на два – три метра, затем садились и снова взлетали. Часа через два малышня стала взлетать выше, научились на перегонки летать по двору, садиться на перила второго этажа и на крышу дома. Потренировавшись вдоволь, малышня присоединилась к родственникам и улетела к большому ореховому дереву, где в синеве ясного неба парили сородичи ласточки и наглые стрижи, гоняясь за мошкарой, комарами и другими насекомыми, добывая себе пищу. Целый день они не возвращались домой, беспокоясь за них мы включили под навесом дополнительное освещение, чтобы они в темноте беспрепятственно смогли забраться в гнезда. Все шестеро птенчиков с родителями возвратились ночью домой. В последующие несколько дней малышня вылетала с родителями рано утром и возвращалась поздней ночью, для них под навесом горела до утра дежурная лампочка. Через неделю ласточки и стрижи, парящиеся целыми днями над огромным ореховым деревом,  исчезли, улетели с ними и малышня, и их родители, улетел и «Истукан». Над высоким ореховым деревом днем стали летать стаи воробьев и голубей, а ночью прилетали многочисленные сороки и вороны, галдевшие до утра, споря за удобные места на густых ветвях дерева. Мы все с облегчением вздохнули, подумали, что закончились наши хлопоты, улетели наши ласточки в теплые, дальние страны, далеко на юг. Через несколько дней стали скучать за нашими миленькими ласточками, вспоминали их возню с малышами. К большой нашей радости, дней через десять, все ласточки вернулись, заняли свои гнезда, с ними прилетели повзрослевшие малыши и «Истукан», занявший свое место на жердинке, где с важным видом продолжал сидеть целыми днями. Вернулись и стрижи, прогнали сорок и ворон, стали парить высоко в небе, гоняясь за насекомыми, над высоким ореховым деревом. Ласточки вместе со своими детьми быстро навели порядок в гнездах, выкинули мусор, натаскали свежий мох, пух и перышки. Отложили яички. Все повторилось как и в первый раз. Через две недели вылупились детишки, в первом гнезде два, а во втором три, а третий малыш в первом гнезде вылупился с опозданием на 5-7 дней. Родителям выкармливать малышей помогали сыночки и дочурки из первого выводка. Второй выводок из пяти ласточек подрос и вылетел из гнезд. А оставшийся третий малыш из первого гнезда все не покидал его, садился на край гнезда, или на жердинку рядом с «Истуканом», размахивал крылышками, издавал хриплые крики: «Чыш,чыш,хыш,хыш» и просил еды у всех, даже у нас, не отказывался от хлебных крошек, замоченных в молоке. Он перерос родителей и родственников, стал круглым как пончик, обнаглел, пищу стал принимать выборочно, если она ему не нравилась, то клевал ласточку, принесшую ее и отгонял от гнезда.

Все обратили внимание, что у «Пончика» не растет хвост, жалели: «Вот почему он никак не может покинуть гнездо!»

Дней через 10-15 стало видно, что это не ласточка, а наглый стриж с коротким раздвоенным хвостом. Для нас всех это был сюрприз. Приглашали соседей с детьми и показывали им нашего «Подкидыша». Все смеялись над ласточками, вырастившими чужого птенца – стрижонка. Когда стрижиха подложила свое яйцо к ласточкам в гнездо никто не видел. Видимо ей понравилось первое гнездо под навесом с площадкой и жердинкой, с узким входом под потолком, или у нее это яйцо было лишнее, жалко было ей терять своего будущего птенчика, вот и сделала «подарок» ласточкам. Заканчивался сентябрь, скоро должны были придти холода, ласточкам надо было улетать на юг, а «Подкидыш» их задерживал, все никак не вылетал. И, наконец, настал счастливый день для ласточек! «Подкидыш» стал вылетать из гнезда. Долетев до орехового дерева вместе с приемными родителями, возвращался один в гнездо минут через пятнадцать. Обнаружив быстро, что Пончик очередной раз сбег тайком домой, ласточки возвращались, ругали непутевого сыночка, а он не обращая на них внимания, дремал в гнезде, или садился на жердинку и издавал хриплые звуки «Хыр,хыр…».  Так и мучались в течение двух месяцев наши бедные ласточки, не понимая, что вырастили чужого птенца стрижа «Подкидыша». Но они научили летать стрижонка, добывать себе еду, прятаться от непогоды, возвращаться ночевать в свое родное гнездо. В один жаркий, не по осеннему день, прилетели рано утром родственники ласточек с соседней улицы, забрали наших ласточек, захватили с собой «Подкидыша» и «Истукана», затем улетели в сторону гор, в дальние, теплые страны: Египет, Турцию, Сирию. Через неделю у нас похолодало, пошли холодные дожди. Детишки наши выросли, повзрослели, поступили в первые классы школ, но не забывают про «Подкидыша» и «Истукана», скучают по милым ласточкам, спрашивают: «Прилетят они когда-нибудь, увидим ли мы их у нас во дворе под навесом?» Надеемся, ждем с нетерпением любимых ласточек следующей весной!

Михаил Карашев.                                                                        2017 год.

Ласковский шепот: «Мишенька, проснись! Вставай, уже утро! Тебе годик исполнилось сегодня! Просыпайся!». Вот так меня разбудили миленькие ласточки в тот далекий, теплый, весенний, майский день. Я вспомнил, что отец, накануне вечером, отвел мою маму в сельскую больницу, которая находилась недалеко от нашего дома. Уходя, они предупредили меня, что я уже взрослый, что они оставляют бабушку и я должен за ней присматривать. Не дождавшись родителей я заснул. И вот меня разбудила не мама, а ласточка. Почему — то, я, в радостной трели ласточек, слышал человеческую речь, понимал их язык. Различал, кто у них мама, кто папа, кто их сыночек, или любимая дочурка. Разговаривал с каждой ласточкой отдельно, говорил маленьким детишкам ласточек: «Не бойтесь, я ваш братик родной!». Ласточки понимали меня, кружились хороводом вокруг, что-то ласковое чирикали, задевали крылышками, будто гладили меня.Старый саманный дом наш, построенный более ста лет назад, находился в самом центре села, напротив огромной мельницы. Крыша нашего дома из черепицы, потерявшая цвет за десятилетия, покрытая темным ворсистым мхом, выделялась среди недавно построенных домов соседей, накрытых новым серым шифером. В большой прихожей-коридоре нашего дома, на глинистом полу, посередине, была застелена старая дорожка, серого цвета, на ней стояла огромная деревянная тахта, где я спал. В правом углу под потолком, ласточки слепили свое гнездо-дом. Строили они его быстро и крепко, в стройке участвовали с десяток ласточек, дедушки и бабушки, мамы и папы, дяди и тети, и конечно, маленькие детишки, для которых строили гнездышко. Одна или две ласточки всегда оставались рядом с гнездом, следили чтобы двери прихожей оставались открытыми, чтобы кто-либо из взрослых нечаянно не закрыл в спешке. Если такое случалось, то ласточки просили меня открыть хотя бы окошко-форточку, что я и делал. В свою очередь ласточки благодарили меня, пели песенку, что я хороший и добрый мальчик. В этот день, особенно в отличии от других дней, они кружились вокруг меня, зависали в воздухе, махали своими крылышками, громко чирикали. Наконец я понял, что они говорят: «Мишенька, у тебя появился младший братик, теперь ты не один, вас теперь два братика! Поздравляем тебя! Рады за тебя! Я побежал на другую половину дома к бабушке Фаризат, она подтвердила, что моя мама Катя родила маленького сыночка, скоро придёт, принесет домой и конечно подарит мне. Я очень обрадовался, что у меня появился братик, с которым я мог играть. Мне одному в большом дворе было скучно, кроме папы и мамы и старенькой бабушки Фаризат, в доме нашем никого не было, не с кем мне было поиграть. Выручал меня песик Цома, его подарили мне в день моего рождения, в мае прошлого года. Он подрос и я тоже вырос за этот год. Мы понимали друг друга с полуслова. Видимо Цома тоже услышал радостную новость от ласточек, про моего младшего братика Вовочку что. Цома бегал по двору, радостно лаял, прыгал мне на грудь, обнимал, облизывал мое лицо. Ласточки, живущие в центре села, в домах у наших соседей, все собрались в один большой хоровод над нашим большим двором, громко щебетали, танцевали, кувыркались, зависали в воздухе, проносились с бешенной скоростью над Цомой и мной, играющимися во дворе. Наглые воробьи, с перепугу, попрятались под черепицей нашего дома. Ласточки не любили воробьев, гонялись за ними, прогоняли со двора на старую мельницу. Уходя на работу, мама с папой предупреждали меня: «К колодцу не подходить, в огород не заходить, держаться подальше от наших коров и буйволиц, со двора ни в коем случае не выходить, слушаться бабушку Фаризат и верного любимого пса Цому. Я неукоснительно выполнял указы родителей, колодец обходил стороной, в огород, заросший крапивой и бурьяном, даже не заглядывал, коров и буйволиц, пытавшиеся меня облизать своим шершавым языком, избегал. Где бы я не находился, во дворе или в доме, рядом был мой верный товарищ, пес Цома, он ни на шаг не отходил от меня, следил, чтобы я исполнял указания моих родителей. Теперь к Цоме присоединились ласточки, прилетевшие к нам неделю назад, в начале мая. Ласточки тоже никогда не оставляли меня одного. Невозможно было от них мне спрятаться. Иногда, чтобы они от меня отвязались, я залезал под огромную деревянную тахту в прихожей. Потеряв меня, они громко кричали, носились как угорелые по двору, искали меня в сарае, в курятнике, в хлеву, в конюшне, в амбаре. Не найдя меня нигде, они догадывались, что я прячусь где-то в доме. Залетали стаей в дом, , проникали в комнаты, все переворачивали, заглядывали под кровати. И о радость! Обнаружив меня под тахтой, возмущались, ругали меня, а потом радовались что нашли живым и невредимым. Я оправдывался перед ними, обещал, что больше не буду прятаться. Обещание свое я неукоснительно выполнял, никогда на них не кричал, обращался с ними ласково, помогал им строить свои гнезда-домики. В беготне, в играх с собакой Цомой, быстро пролетел этот радостный день. Вечером вернулись домой мои родители. У мамы на руках был большой круглый пакет, обернутый красным детским одеялом. Мишенька это тебе подарок- братик младший Вовочка! Развернули пакет, а там малюсенький розовый ребенок спит. Показали Вовочку бабушке Фаризат и собаке Цоме, он постоянно был рядом и пытался поцеловать малыша. Долго я не мог заснуть, представлял, что братик вырастит и через год, мы теперь втроем, Цома, Вова и я, будем бегать и играться в большом дворе, а наши милые ласточки будут петь песенки про нас, про двух с маленьких братиков. Где бы я не жил, на берегу моря, в Турции и Египте, в горах Армении и Грузии, в больших городах России, в Москве и Казани, ко мне прилетали ласточки моего детства, рассказывали, как им жилось за далекими горами, за морями и океанами, на чужой стороне, где скучали за своим старшим братом Мишенькой. Очень рады, что нашли меня! Опять встретились на своей родной стороне, на Родине любимой- в Кабарде!

Михаил Карашев.                                                                       2017 год.

Верный товарищ далеко детства, песик Цома, как тень сопровождал меня везде и всюду. Мы появились с Цомой в один прекрасный, солнечный майский день в нашем большом подворье. Мама принесла меня из старой сельской больницы, стоящей перед клубом, А Цому принес мой отец с колхозной фермы. Росли мы с Цомой вместе, жили в одной большой комнате, я спал в люльке — колыбели, а Цома под ней, охранял от злых духов, чтобы они не утащили меня. Мама моя кормила нас обоих манной кашей, сперва из бутылочки с надетой на нее желто-коричневой резиновой соски, затем меня ложечкой, а Цоме наливали жидкую кашу в алюминиевый солдатский фронтовой котелек, который мой отец привез с войны. Я думал, что Цома мой братик, видимо песик тоже так думал, что я его братик родной. Кашу манную мама готовила для меня и Цомы на целый день, а сама уходила в сельскую школу на работу, оставляя двух малышей песика и меня под присмотром бабушки, которая целыми днями лежала и не могла ходить из-за болезни суставов. Иногда за нами присматривала младшая сестра отца, но в основном ее не было дома, работала на поле в колхозе. А отца мы почти не видели, пропадал днем и ночью на своей секретной работе, как он нам с Цомой объяснял. Мы с Цомой были спокойные ребята пока были сыты, но проголодавшись, я начинал плакать, требуя свою долю каши, а Цома начинал лаять и скулить, тоже клянчил причитающую ему кашу. Бабушка веревкой подтаскивала люльку- колыбель к кровати, где она лежала и кормила нас проголодавшихся малышей, манной кашей. Мне исполнилось один годик, а Цоме, по собачим меркам, от трех до пяти. Мы с Цомой учились друг у друга, хоть он и взрослел, быстрее меня, я для него был царь, а он мой подданный. Цома все знал, где и что происходит в нашем большом подворье. Он первым приносил к нам в дом свежие новости, то цыплята вылупились у нашей старой, черной квочки-курицы, то гусята у молодой белой гусины, или про то, что наша корова, красавица Мая, привела с пастбища очередных двойняшек телят. Цома был везде и повсюду, и в огороде, и в большом слепом овраге за огородом, и в курятнике, в сарае, в хлеву и в погребе, где крысы вырыли очередную нору. Всюду он совал свой мокрый нос, без его участия не происходило ни одного события в нашем большом хозяйстве. Он разнимал, яростно дерущихся молодых петушков, не поделивших молодую курочку. Вытаскивал с глубокого слепого оврага гусят, свалившихся с обрыва. Прогонял двойняшек телят, которые хотели урвать лишнюю порцию молока у своей доброй мамы коровы Маи. Он понимал, что из-за телят двойняшек, нам не достанется любимая, сладкая манная каша.Со всеми, живущими в нашем подворье, он ладил, все с ними дружили. Коровы и телята облизывали его хитрую мордочку, гусята приходилик нему жаловаться на то, что их обижали злые вороны и воровки сороки. Цыплята спали прямо на Цоминой спине, если он хоть на минутку пытался прилечь и отдохнуть, квочка пристраивалась под боком Цомы и дремала, дожидаясь своих цыплят. Жизнь у Цомы была очень интересной и напряженной, целыми дни он проводил в заботах о близких. О чем он думал, наблюдая, как копают глубокий колодец перед домом, под большим тутовым деревом, или пилят очередное тутовое дерево, выросшее лишним во дворе, я не мог понять. Зато мы с Цомой без слов, но одними мыслями, возникающим в голове, понимали друг друга. Я знал почему-то все, что хочет рассказать мне Цома. Когда приходил домой мой отец, я сообщал ему, что крысы в погребе вырыли очередную нору, построили в углу гнездо и завели целую ораву крысят. Отец не верил мне, спрашивал: «Откуда я знаю, ты в погребе не был? И Цома туда не мог попасть, там висит огромный амбарный замок». Я отвечал: «Мне Цома рассказал, он чувствует их не заходя в погреб.»

И вправду оказалось, что крысы вырыли нору и завели себе крысят. Что дальше отец с ними делал я не знал, отец и Цома мне не рассказывали, но я догадывался. Вот так буднично, в беготне и заботах шла наша жизнь с Цомой, пока моя мама не уходила за очередным малышом-братиком для меня в больницу, откуда регулярно, каждый год приносила их в наше большое поворье, сперва Вову, потом Тимошу, затем Валерия, Сашу, Сережу. Мы с Цомой радовались, но нам прибавлялось больше забот, больше работы, надо было ухаживать за оравой орущих, требующих сладкой каши братишек.  С каждым днем, с каждым годом мы с Цомой взрослели, набирались опыта. В семь лет я пошел с шестилетним братишкой Вовой в 1-ый класс начальной школы, с нами можно сказать и Цома поступил в 1-ый класс. Он сопровождал нас с братишкой до школы. Первое время он ждал, когда у нас окончатся уроки. Затем, сообразил, что у нас 4 урока и он напрасно будет эти четыре урока ждать и сидеть у школы, убегал домой контролировать свое большое хозяйство. А ровно в 12 часов встречал нас из выхода у школы. Никто нас с братишкой не решался обидеть, если кто-то громко с нами разговаривал, то Цома сразу затыкал ему рот, рычал, показывал свои клыки. Обидчик улепытывал так быстро, что сверкали только пятки. Если кто-то из чужих, задевал Цому, он сразу ставит его на свое место. После окончания 4-го класса я поступил в восмилетнюю школу-интернат и уехал в г. Терек. Цома сразу сообразил, что я больше не буду учиться в нашей школе, перестал тоже ходить туда. Ждал две-три недели меня, что я приеду из интерната к нему домой в гости. Встречал меня, радостно лаял, бегал как маленький щенок по двору, прогонял всех курей и цыплят в огород, чтобы они не путались у меня под ногами. Когда я, после окончания интерната, вернулся обратно в сельскую школу, где должен был заканчивать десятилетку, Цома возобновил свои походы в школу со мной, провожал и встречал меня, считая, что я еще маленький и мне без него не обойтись. В 17 лет я закончил школу и уехал в город Орджоникидзе учиться в институте. Каждую неделю в субботу, я приезжал домой в Нижний Курп, на проходящем автобусе, идущий из г.Орджоникидзе в село Виноградное. Цома каким то чувством узнавал время прихода автобуса, ждал меня на остановке, встречал, громко и радостно лаял. Первым подбегал ко мне, обнимал передними лапами, целовал, облизывал, скулил, жаловался: «Почему я так долго не приезжал к нему?». Цома к 20-21 годам поседел, постарел, часто болел. Однажды он ушел из дома ночью и исчез навсегда. Всю жизнь я вспоминал Цому, такого верного друга, братика у меня больше не было.

Михаил Карашев           20 мая 2017 года.

Маленького щенка, американского коккер спаниеля, Джони, подарили друзья моему, только что родившемуся, младшему внуку. Джони исполнилось всего один месяц, он до того был малюсенький, что помещался на моей большой ладони. Проголодавшись, Джони начал жалобно скулить, требуя свою маму, чтобы она его накормила. Но мама исчезла, не отзывалась на его тихий плачь. Зато на его зов прибежала соседская кошечка. Мы ее звали разными ласковыми именами: Лапочка, Милашка, Душечка и она всегда отзывалась на них.Милашка недели 2-3 назад залезла через открытую форточку на нашу кухню, устроила себе в картонной коробке уютное гнездышко, затем откуда-то по очереди перетащила туда троих маленьких котят, которых она родила где-то на чердаке, или в огороде у соседей. Чем то наша семья понравилась Милашке, что она осталась жить у нас навсегда. Милашка все время проводила в коробке со своими котятами, грела, кормила. Никому ненадоедала, вела себя тихо и скромно, всегда приходила домой незаметно через окошечко. Милашка обнюхала плачущего Джони, схватила его и утащила к котятам. Через минуту, согревшись и напившись молока, у Джони перестал скулить и уснул под боком у своей второй мамы, которая его усыновила, стала единственной и родной ему. Рос Джони не по дням, а по часам, быстро опередив своих братиков котят, через 3-4 месяца стал выше своей приемной мамы кошечки Милашки. Милашка, как и все кошки, учила своих детишек ловить мышей, лазить на заборы и деревья. Самым примерным учеником был Джони, он быстро сообразил, что надо делать, гонялся за мышами, которые жили на огороде, под старыми сараями, догнав мышонка, он лапой прижимал его к земле, громко лаял, звал свою маму, которая забирала добычу и относила к другим своим детям котятам, чтобы они поигрались с ним.А на деревья лазить Джони научился лучше чем сама мама Милашка, чем удивляла всех наших соседей и гостей. К шести месяцам Джони превратился в красивого пса американского коккер спаниеля, стал выше мамы в 2-3 раза. Подросших братишек котят разобрали друзья и соседи. Остался Джони один у своей мамы Милашки. Она очень любила сыночка Джони, постоянно облизывала, приносила ему мышей, которых он брезговал, не ел, отталкивал лапой их от себя подальше. Вырос Джони и сообразил, что он собака, а не кошка. Играл с Милашкой, догонял ее, опрокидывал, хватал ее за шею и таскал по двору. Бедная мама, кошечка, каждый раз орала от выходок своего любимого сыночка, но терпела, не уходила обратно к соседям. Пришлось Милашку подарить одному моему хорошему другу юности, живущему на другом конце города. Кошечка сразу поняла, что здесь в доме у моего друга будет лучше, чем дома у меня, где ей не давал покоя повзрослевший сыночек Джони. На мой вопрос: «Хочет Милашка домой к своему сыночку Джони?» она с перепугу забралась под диван и не вылазила из под него пока я не ушел от друга. Остался Джони один без братишек котят и любимой мамы Милашки, за которыми он очень скучал. Любыми путями он старался не оставаться дома одному. Куда бы я не ходил, или не ездил на своей машине, он пытался составить мне компанию. Джони любили все детишки и взрослые с нашей улицы, всех он очаровывал своими ласковым взглядом и хитрой улыбочкой, демонстративно показывал им свои способности: лазил на забор, забирался на деревья. Если его просили посчитать, он безошибочно отсчитывал заданную цифру, громко лаял и затем замолкал. На команду: «Искать!» такого-то человека, он не бегал по следам, а сразу нюхал воздух и определял где он, здесь дома у нас , или уехал к себе.

Когда Джони исполнилось два года, он со мной переехал на соседнюю параллельную улицу в новый дом, а в старом доме остался жить мой старший сын со своей семьей. Бедный Джони разрывался на две части, днем он жил в старом подворье, а ночевать приходил в новый дом, ко мне, или по несколько раз днем и ночью бегал то туда, то сюда. Друзья подарили моей старшей внучке, дочери старшего сына, трехмесячного щенка лабрадора, которого назвали красивым именем «Граф», а мне взрослого охотничьего пса по имени Классик, который не поладил с соседями, начал охотиться на цыплят и гусят. И Граф и Классик были рослее, чем Джони. Но лидером из них стал он. Они беспрекословно слушались его. По несколько раз Джони водил их то туда, то сюда на новый адрес, то обратно на старый адрес. Граф подрос и к 8 месяцев стал выше в 3 раза, чем Джони и Классик. Он, самостоятельно один, каждое утро стал прибегать ко мне в новый дом. В один прекрасный день, Граф по пути ко мне, пропал. Искали его все мы и соседи наши,но напрасно, не нашли! Видимо, кто-то из любителей собак, увидев красивого песика, позвал его, посадил в свою машину и увез навсегда. Джони и Классик опять стали жить сразу по двум адресам, в старом доме, где вырос Джони и в новом доме, куда переехал его хозяин, то есть я. Пытались оставить Классика у сына в старом доме, но он категорически не хотел жить там без Джони, так же не хотел оставаться в новом доме у меня без него. Как говорится: «Беда не приходит одна!», исчез Классик тоже, как и Граф по пути ко мне, или к моему сыну, видимо, какой-то охотник увез, понравившегося ему охотничьего пса – Классика. Когда спрашивали Джони: «Где Классик?» он, возмущенно, громко лаял и выл, больше он не мог ничего сообщить. После этого случая, Джони перестал садиться в чужие машины, кроме моей. С каждым днем, с каждым месяцем, с каждым годом, Джони становился все смышленее и умнее, научился играть в футбол, гонял мяч с внуками по двору и часто побеждал один сразу их двоих. Любил маленьких детишек и щенят, с которыми он охотно делился своим обедом, стоял и наблюдал, когда они насытятся. В бассейн-фонтан во дворе я запустил озерных рыб, бедный Джони потерял покой, целыми часами стоял и завороженно наблюдал за ними. Если какая то рыба уставала, останавливалась передохнуть, он ее лапой подталкивал- плыви, перепуганная рыба металась внутри бассейна, шарахалясь от своей тени. Но был у Джони один недостаток, который он перенял у Классика, бежал за велосипедами, на которой катались ребята, громко лаял и требовал, чтобы они слезли с него. На команду «Нельзя!», он виновато отходил от них и жалобно смотрел на меня, будто говорил: «А если они упадут с велосипеда?» Очень ответственный и смелый был Джони, когда на новый год запускали ракеты и петарды все соседи, он подбегал и тушил фитиля, или упавшие ракеты, продолжавшие гореть, неистово лаял на всех, чтобы они прекратили это безобразие! Вся улица хохотала, а он недоуменно смотрел на веселящихся и не мог понять: «Чему они радуются? Ведь опасно!» Наши новые соседи и соседи, , где остался жить мой старший сын, подкармливали Джони, кроме этого, он объедался у меня и сына. В 14 лет Джони растолстел, как жирненький кабанчик, перестал бегать, постоянно спал, болел. Однажды он ушел погулять и исчез навсегда. Пропал наш любимый Джони. Все соседи, друзья искали Джони несколько месяцев, но напрасно! Нет Джони нигде! Жалко мне Джони и всех моих внуков и внучек, и всех детишек, соседей, живущих на наших двух улицах, и особенно моего 14 летнего младшего внука, которому когда-то подарили маленького щенка Американского коккер спаниеля Джони!

Михаил Карашев.                                                               26 марта 2018 год.

Красавицу Альму, охотничьего пса подарили мне мои друзья, уезжавшие заграницу. В придачу к Альме они оставили у меня Матильду, пушистую персидскую кошку. Альме и Матильде было по 10 лет.Они понимали, что расстаются навсегда со своими хозяевами и их детишками, с которыми они росли вместе. С грустью смотрели, как вывозят мебель, пустеет квартира, и, с потерянным видом, путались под ногами. Жалко очень было их, но документы на них, разрешающих выезд за границу не выдали. Когда им сообщили, что я теперь им новый друг и забираю их к себе жить, они покорно пошли за мной, даже не оглянувшись на своих бывших хозяев. Что у них творилось в душе, о чем они думали, неизвестно? Но им вдвоем легче было переносить разлуку. Вскоре они подружились с моими детьми, с соседями, но правду сказать, видимо скучали по своим хозяевам, начинали звать своих любимых, но быстро вспомнив, что их нет замолкали. Через месяца три они забыли про своих хозяев, спали спокойно, им снились новые другие красивые сны про малышей, с которыми они теперь живут в новом доме.Альма очень любила маленьких детей. Не трогала ни цыплят, ни воробьев, не гонялась за мышами. Матильда, наоборот, охотилась за цыплятами и воробьями, и за многочисленными мышами, бегающими в огороде, впоймав мышонка не знала что с ним делать. Наглые мышата прямо перед носом у Матильды воровали еду. Возмущенная такой наглостью Альма лаяла на обидчиков подруги, звала на помощь нас, новых хозяев. Прогоняла заблудших во двор котов, приходивших в гости к Матильде. Неистово лаяла на ковалеров – котов, пытавшихся поухаживать за подругой Матильдой.Недоглядела Альма, умудрилась скромная Матильда, от которой она ни на одну минуту не отходила, нагулять себе котят. Пришлось обращаться в ветеринарную клинику, где помогли старенькой Матильде принести двух здоровых, пушистых, золотистого цвета котят. Альма сразу подключилась к воспитанию котят, пыталась даже покормить их, как кормила их мама Матильда. Ждала их, спала с ними, через три месяца котят забрали наши соседи. И Альма и Матильда были как комнатные растения, нежные, ухоженные. Прожили они у нас после отъезда хозяев более 5 лет. Время скоротечно, ушли навсегда две подруги Альма и Матильда. Помним, грустим за двумя красавицами сестренками Альмой и Матильдой.

Михаил Карашев.

28 мая 2017 г.

Однажды я прочитал в газете объявление, что в дар отдают сиамскую кошечку Мили, от которой отказались непутевая мама. Даже не показав котеночка, хозяевам отдали мне ее, сидевшую в закрытой картонной коробочке, обвязанную красивой ленточкой фиолетового цвета, сообщили мне, что кошечку зовут Мили и предупредили, чтобы я не открывал коробку, пока не приеду домой, а то может убежать. Как говорится в поговорке: «Бесплатный сыр бывает только в мышеловке». Так и у нас: «Бесплатный котенок не оправдал наши надежды! Открыли мы дома коробку, а из нее выскочил не котеночек, а маленькая пантера с злобно налившимися кровно глазами, рычащую, с острыми клыками.

Невозможно было наладить с ней контакт. Шипела, пыталась царапнуть любого, который приближался к ней. Еду из рук не брала. Пряталась все время под диваном или под шкафом. На зов не отвечала, ни к кому не подходила кроме младшего сына, его она признала как своего хозяина, покровителя. Ела пищу и пила воду только ту, которую давал ей мой сын. Как тот сын уехал в командировку на несколько дней в Москву, попросил, чтобы мы меняли еду и воду регулярно любимой кошечке Мили. За эти дни Мили ни разу не показалась, будто ее и не было в квартире. Даже я подумал, что она сбежала, хотя дверь была закрыта на три замка. Единственное, что меня не успокаивало то, что еда в миске уменьшалась ежедневно на половину. Значит она здесь и жива. Мучилась с ней несколько лет, затем подарили ее свои знакомым молодоженам, которые мечтали завести сиамскую кошку. Мили у них сразу изменилась, полюбила новых хозяев и только, что родившего у них сыночка. Успокоилась, перестала прятаться, устроилась на холодильнике в прихожей, где встречает всех гостей радостным мяуканьем. Мне непонятно до сих пор, что же ей не нравилось у нас в квартире, где она жила несколько лет?Звоним, спрашиваем новых хозяев: «Как наша Мили-Злючка?» отвечают всегда: «Отлично!»

Михаил Карашев

29 мая 2017 года.

Купили мы, на тихой уличке большого города, старенький уютный домик с большим огородом, где я построил в первой же день птичник. Я всю жизнь жил в квартирах и всегда мечтал о своем домике, о своем садике, о своих индюшатах, утятах, цыплятах, которых я заведу когда-нибудь. Детство я провел в большом селе, где в огромном подворье родителей всегда было полно цыплят, гусят, индюшат, телята и буйволята, за которыми мы братья ухаживали. На рынке я купил себе квочку, которую продавали в большой корзине с куриными яйцами, на которых она сидела спокойно, не обращая внимания на шум и гам стоящий вокруг нее. Купил я на этом рынке несколько индюшиных яиц, а одно из них было большое, размером с гусиное, и несколько утиных яиц. Привез все это богатство домой. Пристроил корзину с квочкой в темном углу нового курятника, затем подложили эти яйца квочке. Она сразу их приняла за своих, поправила яички, закатила их в середину корзины, и продолжила греть, выводить себе детишек. Примерно через месяц вылупились у нее цыплята и утята, и индюшата. Среди этой оравы выделялся одни индюшонок, он был крупнее своих братишек и сестренок, пищал громче всех, требовал от своей мамаши еды. Вскоре он сообразил, что маленькая квочка не его мама, и она не в состоянии его досыта накормить. Бегал за мной выпрашивал у меня лишний кусочек хлеба, стал проводить все время рядом с нашей кухней, где ему специально варили пшенную кашу. Насытившись он важно уходил в курятник к своей мамаше квочке, к братикам, к сестричкам, к утятам и индюшатам. Назвали мы этого чудного индюшонка Васей. На зов: «Вася, Вася! Он сразу прибегал из курятника, громко и радостно пищал, требуя вкусной пищи.Через 2-3 месяца вырос Вася, стал выше всех птиц живших в курятнике. Целыми днями, растопырив крылья, важно ходил, танцевал во дворе, не обращая внимания ни на кого. Увидев меня увязывался за мной, куда я и он туда, не отходил от меня ни на шаг. К осени вырос Вася, стал огромным, рослым, весил около 30 кг, больше походил на страуса чем на индюка. Бегал за мной в магазин, находившийся недалеко от нашего дома, на нашей улице.С каждым встречным прохожим пытался станцевать свой индюшиный танец «Танго». Вся улица смеялась над выходками Васи. До того Вася был тяжелым, что его не выдержали насесты, где ночевали его братья и сестры. Внезапно ломались палки- насесты и орава перепуганных птиц, с криками приземлялись на пол курятника. Пришлось для Васи соорудить специально из кирпичей насест, куда он поднимался по ступенькам, они были тоже из кирпичей, устраивался, он там наверху, поудобнее и важно созерцал свое птичье царство. Весной, в гнезде корзине, устроенном на ровной площадке где отдыхал Вася, три индюшки отложили около тридцати яиц , но ни одна из них не захотела высиживать из них индюшат. Посмотрел Вася на все это безобразие и решил, что без его помощи индюшата не вылупятся, осторожно забрался в корзину, сел на яйца и стал греть, ждать когда из них вылупятся индюшата. Все кому я рассказывал про это чудо: соседи, друзья, родственники, не верили и говорили: «Не может такого быть!» На спор я приводил их к себе в курятник и показывал, как выводит птенцов огромный индюк, важно, как падишах восседавший на яйцах в корзине. Смеялись, хохотали, и уходили проиграв мне пари. Так Вася один вылупил целый выводок из индюшат, цыплят и утят, всего 33 штуки. Смешную картину мы наблюдали каждый день, Вася со своими детишками приходил к кухне. Громко крича по индюшачьи: «Гур,гур,гур», требовал пшенной каши для своих чад. Очень трудно было Васе одному растить своих многочисленных детишек, не хватало простора во дворе и в огороде. Однажды на семейном совете мы решили: «Индюшат у Васи ночью выкрасть, отвести их в село к моим родственникам, где для них есть простор, и зеленая травка, и квочка, недавно вылупившая маленьких индюшат, утят и цыплят». Так и сделали, проснулся Вася утром, а детишки, пропали! Поднял он переполох, стал громко кричать, разогнал всех в курятнике. Несколько дней сидел в корзине на киричной платформе, ожидая, что найдутся его детишки. Проголодавшись, дня через 3-4, вышел он из курятника, пришел к нам во двор и начал снова танцевать свой бесконечный индюшиный танец «Танго». Бедный Вася, пытаясь взлететь на высокий насет, где сидели его подружки индюшки, поранился. Очень жалко было его, мы не знали как с ними быть. Наконец мне пришла мысль, что надо Васю потерять на улице возле магазине. Повел Васю гулять к магазину, отвлекся он, я прибежал домой без него. Через 5 минут вышел обратно на улицу, а Васи нет там! Кто-то, из проезжающих, посадил Васю в свою машину и увез навсегда. Несколько месяцев в нашей семье говорил только о Васе: «Как сложилась его судьба? Вылечили его новые хозяева или пустили на суп?»

Михаил Карашев

30 мая 2017 года

Однажды со старшей внучкой, которой исполнилось 3 годика, мы поехали на птичий рынок за город, чтобы купить ей в подарок цыпленка. Долго ходили, выбирали мы ей цыпленка, не нравились они ей, то слишком маленькие, то цвет не тот. Наконец дошли мы до одного старичка, у него был рослый, размером с голубя, цыпленок, породы бройлер, с длинными ногами. Выдрессированный как собачка, выполнял команды хозяина, не отходил от него ни на шаг. Понравился цыпленок внучке, она попросила его купить. Привезли мы цыпленка домой, он сразу забрался на кухонный стол и стал пищать, требуя себе еды.Так он и остался у нас жить на кухне, жалко было его помещать в курятник, где жили многочисленные его братишки и сестрички, вылупившиеся от квочки. Ночевал он в картонной коробке из под обуви, просыпался чуть свет и требовал еды Все мы полюбили умного цыпленка «Петю», так его назвал старичок, продавший его нам. Что только не вытворял Петя: «Открывал кастрюли своими длинными ногами, заглядывал, есть там что—либо вкусненькое?». Первым прибегал на завтрак, взлетал на стол, садился на свое любимое место рядом со мной, и ждал, когда ему подадут поесть. За столом ни к кому не приставал. Ел только из своей посуды. Рос Петя не по дням, а по часам, через несколько недель превратился в красивого петушка с серебристо черными перьями. Месяца через два-три начал кукарекать. Важно приходил в курятник, наводил там порядок среди своих родичей, наедался до отвала из кормушки, и возвращался домой на кухню. Родственники и друзья, наслышавшись рассказов о чудо цыпленке Пете, специально приходили посмотреть на дрессированного петушка. Накрывали стол, а Петя уже на свое любимом месте сидит и ждет всех, чтобы начать трапезу. На просьбу гостей: «Спой песенку, Петька!» Кукарекал охотно и радостно, получал награду и довольный поглядывал одним глазом на гостей. Дети наши, внуки и внучки предлагать отдать Петьку в цирк или зоопарк, чтобы все, весь город видел какой он умный. Не успели, заболел Петя, переел. Перестал кушать, с грустным видом отворачивался от всех, не кукарекал. Отвезли мы его в ветеринарную клинику. Там внучке объяснили, что они Петю вылечат, но он должен остаться в клинике, где он будет сидеть на диете. Так Петя остался навсегда в ветеринарной клинике, где он жил с другими петушками и курочками в вольере, ел нормальный птичий корм. Несколько раз я возил внучку к Пете в клинику. Затем внучка успокоилась, выросла, постепенно забыла про своего любимого петушка. А я Петю не забываю, рассказываю про него сказки детишкам. Объясняю, что надо кормить цыплят в меру, а то заболеют.

Михаил Карашев

31 мая 2017 года.

Самые любимые мои животные это собаки. Какой бы они не были породы, какого возраста, щенки или взрослые, я очаровываю их, внушаю, что я их родной, старший брат. Через пять минут они забывают все, про своих хозяев, где они жили и готовы следовать за мной хоть на край света. Однажды я приехал в родное село к младшему, шестому братику в нашей семье, где познакомился с тремя дворовыми псами. Среди них выделялся Цыма, своим окрасом — ярко темно-коричневого цвета, умными, жёлтыми глазами, и отсутствием хвоста. Размером он был маленького роста, но толстенький, как откормленный кабанчик, как у моей русской бабушки Елены в Раздольном, весом был примерно 25-30 кг. Вдобавок Цыма был лидером среди этих трех псов, хотя они были выше его в 2 раза. Одного взгляда Цымы было достаточно, чтобы другие псы не лезли ко мне, не путались под ногами. Через 10 минут Цыма уже слушал меня с открытой пастью, и не отходил от меня ни на шаг. На предложение мое: «Хочет он поехать со мной в большой город погостить, он сразу согласился и сел в машину. Приехав в город, Цыма в первую очередь навел порядок на моей улице, познакомился со всеми соседскими собаками, объяснил им, кто здесь главный. Все собаки на улице сразу притихли, без разрешения Цыми можно сказать, даже не скулили, не лаяли. Ездил Цыма в машине со мной на работу, в магазины, супермаркеты, к моим любимым детям, внукам и внучкам, ко всем моим родственникам. Он сразу всех признал, однажды меня вызвали в больницу к больному. Как всегда со мной увязался Цыма. В больнице я задержался на несколько часов. Выхожу, а Цыми нет, поискал его, не нашел и огорченный вернулся один домой. А Цыма радостный встречал меня у наших ворот. Оказывается, ему надоело ждать меня, или он решил, что я на другой машине уехал, и прибежал домой. Не заблудился, не потерялся в чужом большом городе. Поняв, что Цыма каким- то путем ориентируется в городе лучше, чем я, специально привозил его в супермаркет, оставлял у входа, а через другой запасной выход покидал его, забирал машину со стоянки и приезжал домой без Цымы. Через минут 20-30 Цыма соображал, что меня в супермаркете нет, находил мой след у другого выхода, и поняв, что я убег от него прибегал домой, и радостно лаял, чтобы ему открыли ворота. На диковинного, умного пса приходила поглядеть вся улица, удивлялись его способностям находить любого человека по его какой-то вещи, которую он обнюхивал. Однажды приехал мой младший брат и забрал Цыму, объяснил, что дома стали пропадать цыплята и утята, а от других псов, живущих во дворе, толку нет. Жалко было, но пришлось отправить Цыму обратно. Месяца через два мне приснился сон, что нет Цыми, потерял его брат по дороге. Звоню брату, спрашиваю: «Где Цыма?», а он отвечает: «Подарил другу, обменял на овец». Я успокоился, опять через некоторое время мне снится сон, что Цыма в небольшом городе, недалеко от нашего села. Позвонил я опять домой, и наконец, брат признался, что по дороге потерял Цыму, он остановился, выпустил его из машины погулять, ждал целый час, но собака не вернулась. Пришлось ему возвращаться в село без него. Несколько раз ездил в тот город, но Цыму не нашел. Я подробнее расспросил брата, где он остановился, что там по близости есть. Затем объехал всех родственников в этом городе, показал фотографии им и даже сотрудникам милиции и гаи, что я буду благодарен, если они найдут Цыму. Через несколько дней по телефону мой друг из другой республики, из села, которое находилось на границе, рядом с нашим селом, сообщил, что он рассказал всем друзьям про Цыму, описал его, показал фотографию, и что есть результат. Оказывается похожий пес живет на территории ремонтной мастерской в ста метрах от того места, где мой брат потерял Цыму. Срочно я позвонил брату и потребовал, чтобы он выехал туда. Брат сопротивлялся: «Мастерская ночью закрыта, никого там нет!». Но я объяснил, что там Цыма. Пришлось ему ехать ночью в мастерскую. Разбудил он сторожа, действительно нашелся Цыма. Привез он его домой. В ближайшее воскресенье я поехал домой проведать Цыму, по пути заехал в автомастерскую, нашел сторожа, он и рассказал мне удивительную историю про Цыму. Цыма как-то ночью пришел к автомастерской, начать лаять, чтобы его впустили. Старик сразу сообразил, что Цыма потерялся, что он очень умный пес. Месяца два-три Цыма жил на территории мастерской, каждый день утром уходил к месту, где стояла машина, на которой его привез мой брат, и где он потерялся, сидел, ждал, бегал, искал по улицам, а ночевать возвращался назад в мастерскую. Я отблагодарил сторожа и поехал в родное село. Бедный Цыма, увидев меня плакал, выл, жаловался, что я виноват во всем, не надо было отдавать брату обратно! От переживании, что его потеряли Цыма за эти месяцы поседел, исчез ярко-коричневый цвет волос, появилась грусть и печаль в глазах. Я объяснил, что буду приезжать к нему каждое воскресенье. Он просился обратно ко мне обратно в большой город. Но больше я не стал его забирать, чтобы его не травмировать. Каждую неделю, затем один раз в месяц, я приезжал с внуками в село, навещал Цыму. Через несколько месяцев Цыма стал таким же, как и год назад, бодрым и веселым псом. Время лечит говорят. Больше я никогда не забирал Цыму и других собак к себе домой в большой город. Пусть они живут у себя в маленьком селе, на своей родине.

М. Карашев.

3 июня 2017 года.

Миленькая малышка, со светло- каштановыми, густыми, кучерявыми волосами, родилась шесть лет назад в теплый солнечный день начала осени, у моего младшего сына, назвали ее Карина. С первой минуты она громким плачем заявила: «Кто здесь главная, кто здесь, Королева!» лежала на кроватке спокойно и наблюдала с широко открытыми, строгими, с зеленовато-синими глазами за всеми, которые ее окружали в доме. Если ей что-то не нравилось, или к ней близко подходила, нарушив положенную по этикету по дистанцию, домашняя кошечка «Мили», то «Королева» начинала громко плакать: «Требуя навести в доме порядок!». Вокруг нее в доме всегда была тишина, все ходили на цыпочках, разговаривали шепотом лишь бы не беспокоили Карину, даже кошечка Мили не заходила в комнату, чтобы ее не тревожить. Через год Карина не пошла, а сразу начала бегать. Не любила, чтобы ее подстраховывали, держали за руки, чтобы она упала. Заявляла: «Я сама!». Упрямо училась всему без помощи старших.В садик детский пошла с двух лет, меньше всех ростом и младше всех по возрасту в группе, она стала лидером. Всем детям заявила: «Я первая, я главная!». Становилась впереди группы, где детишки были выше ее на целую голову, и они шли за ней, исполняя беспрекословно все команды. С трех лет, Карина стала посещать уроки хореографии, научилась танцевать. К шести годам читала, писала, рисовала, категорически отказалась от дальнейшего пребывания в садике, заявив, что она взрослая и с детьми маленькими ей делать нечего, потребовала, чтобы ее отвели в ближайшую среднюю школу, где она хочет продолжить учебу. Поступила в подготовительный класс средней школы. В подготовительном классе- красивая малышка Карина идет впереди всех, наводя порядок в строю одноклассников, беспрекословно исполняющие приказы своей «Королевы». Королева мечтает стать художником – модельером, актрисой, космонавтом, врачом, юристом. В свободное время танцует, поет и пляшет, ждет скрасивого принца, который когда-нибудь приплывет на яхте с аллыми парусами к своей королеве.

Михаил Карашев.                                                               29 сентября 2017 года

Малышка, с густыми, черными, как уголь волосами, появилась у моего старшего сына в последний день ноября, холодной осенью, шесть лет назад. Назвали ее Дарина. Спокойная, тихая, красивая малютка улыбалась всем, вела себя как принцесса. Дома все стали называть вторым именем- Принцесса. Разговаривать и ходить стала с десяти месяцев. Часами сидела в своей комнатке, где постоянно что-то рисовала, смотрела детские передачи на английском языке. В садик пошла с двух лет, он ей не понравился, заявила, что ей не интересно с маленькими детьми, не умеющими даже разговаривать , просила перевести ее в школу. Пришлось ей ждать целый год, пока ей не исполнилось три года, чтобы перевести ее в другой садик-школу. На новом месте она удивила всех воспитателей и учителей своими знаниями по английскому языку, техникой рисования и прилежным поведением. Росла Принцесса быстрее своих сверстников, была рослее всех в группе на целую голову. В шесть лет Принцесса выглядит, как девятилетняя девочка школьница, учится в подготовительном классе в школе, где ходила в садик. Приходит на занятия с огромным портфелем- ранцем, набитым книгами, красками, цветными карандашами. Принцесса занимается спортивной гимнастикой, очень любит животных и маленьких детей. Хочет стать врачом педиатром, или лаборантом, или ветеринаром. А самое главное хорошим доктором, как ее любимый дедуля, и спасать всех больных. Мечтает уехать в Москву и учиться вместе со своей старшей сестренкой в Академии.

Михаил Карашев.                                                               30 ноября 2017 года

Эта история произошла тридцать лет назад с моим младшим сыном Аскером. Жили мы в районе Молодежный в городе Нальчике недалеко от железной дороги и находившегося от него красивого детского парка. Моему сыночку исполнилось шесть лет, он хотел поступить в первый класс. Мы были против, говорили ему, что не надо спешить, можно целый год весело провести время в играх с соседскими детьми, а исполнится семь лет тогда можно и в школу. Но он настоял на своем, отвели мы его к директору ближайшей школы, тот задал моему сыну всего один вопрос: «Под водой растения растут и сколько раз надо их поливать в день?». Сын ответил: «Растут, зачем их поливать, они и так в воде». Так его приняли в школу за то, что с ходу ответил всего на один трудный вопрос. Направил директор нас в один из первых классов, где нас встретила молоденькая, красивая, учительница со светло-русыми длинными косами. Она сразу понравилась моему сыночку и нам родителям. С радостным настроением рано утром сыночек ходил в школу с соседскими ребятишками. Учился легко. Нам всем рассказывал про свою первую учительницу: «Какая она добрая, ласковая, как мама». Месяца через два задали ему домашнее задание, где надо было самостоятельно, без родителей написать сочинение про корову на рисунке из букваря и дать ей имя, не сообщать никому про это имя пока не придёт на следующий урок. И вот сюрприз для учительницы и нас родителей! Написал сыночек: «Корову на рисунке в букваре зовут Ольга, как и корову с большими красивыми глазами, с мохнатыми длинными ресницами, живущую в далеком селе у родной бабушки Кати. Позвонила нам любимая первая учительница сына, плачет: «Почему ваш ребенок назвал моим именем корову?!». Пришлось нам родителям оправдываться перед ней. «Наш сыночек ее любит, обожает и поэтому ее именем назвал корову». Обещали контролировать, как он решает домашние задания. Таких смешных историй с нашим сыном в школе больше не было. Учительница продолжала относиться к нашему сыночку, как к своему родному ребенку. Через четыре месяца, в конце декабря сыну исполнилось семь лет. Учительница поздравила нашего сына с днем рождения, а одноклассники подарили ему хомячка «Кузю». Принес он драгоценный подарок домой, хвастается, что он будет дрессировать Кузю, будет с ним выступать в цирке. Кузя был маленький, ему от роду было месяц – полтора, днями он спал, зарывшись в теплую вату в своем картонном домике из под обуви. Ночью просыпался, выбирался из картонной коробки, бегал по квартире, собирал спички, кусочки бумаги, оброненные нами на кухне, монеты, закатившиеся под мебель, вату, оставленную специально нами рядом с гнездом. Все это богатство он тащил в свой домик, часами перетаскивал с места на место, шуршал, скрипел, свистел, хрюкал, строил себе зимнее гнездо – нору, мешая спать всей нашей семье. Иногда Кузя исчезал на несколько дней, ни в гнезде, ни в квартире мы не могли его обнаружить. Сыночек переживал, каждый день часами искал своего любимого хомячка, но безрезультатно. Все мы думали: «Сбег Кузя!». Неожиданно Кузя появлялся ниоткуда, где он был, где он прятался, чем занимался эти дни, неизвестно. Кузя бегал по квартире, и тоже искал своего любимого друга — нашего сыночка. Найдя его он забирался к нему на колени, засыпал, приходилось его сонного переносить в коробочку – домик, где он продолжал спать часами. Кузя тащил из своих припасов сладкое печенье, и угощал им своего друга – нашего сыночка. Если его звали: «Кузя, Кузя, беги сюда!», он прибегал, становился на задние лапки и с любопытством наблюдал за нами, что мы делаем, может он сможет нам чем-то помочь? Кузя дарил подарки каждый день нам всем, живущим в квартире: безделушки, пуговицы, булавки, горошины от бус, и угощал нас кусочками яблока, моркови, конфетами, добытыми им на ночной охоте. Прожил Кузя у нас в квартире три года. Вырос, потолстел, стал круглый как большой апельсин, с огромными защёчными мешками, где он хранил свои драгоценности, не доверяя никому, чтобы их у него не стащили. Поумнел Кузя, понимал с полуслова, что хотят домочадцы от него. Если ему говорили: «Тапочки, Кузя!», он находил их и пыхтя тащил к попросившему. Как то у Кузи на мордочке появилась шишечка размером с перепелиное яйцо. Сын мой и его друзья переживали: “Что будет с Кузей? Поправится он?». Посоветовал я им: «Надо Кузю отнести в парк, построить ему домик, оставить ему запасы еды. На природе он похудеет, шишка исчезнет, поправится!» Ребятишки сделали так, как я советовал. Каждый день после уроков, прибегали в парк к Кузе, где он радостно их встречал, свистел, валялся в траве, показывал фокусы. Месяца через два, ночью выпал снег, наступила суровая зима. Ребятишки очередной раз пришли проведать Кузю, а его в гнезде нет, нашли только след на снегу от его маленьких лапок, идущий через железную, а затем через асфальтовую дорогу, к ближайшему дому, где во дворе стоял теплый сарай, там и спрятался Кузя от холодной и долгой зимы. Видимо Кузя здесь построил новое гнездо – берлогу и стал жить в нем. Так и исчез навсегда Кузя. Ребята выросли, скоро они забыли про любимого хомячка Кузю, а мы, взрослые, старались не вспоминать Кузю, чтобы не расстраивать их.

20 декабря 2017 года.     Михаил Карашев.

В далеком детстве, когда мне было около четырех лет, я как и все маленькие ребятишки вел веселую и беззаботную жизнь. Целыми днями летом пропадал на любимой речке Курп, играл с соседскими ребятишками. Строили запруды, чтобы речка Курп стала глубже и мы могли в ней немножко поплавать, а то она была такая мелкая, до того не глубокая, что гусята, только что вылупившиеся, переходили ее лапками, а не переплывали. Вывалявшись в черной грязи и обмазав ею лица, с громким криком бегая друг за другом, изображая индейцев, пугая своим страшным видом гусят, мирно посущихся на зеленой лужайке.

Однажды соседский мальчик Пытата рассказал мне, что он подсмотрел, как старшие ребята — построили дамбу за нашим огородом в глубоком слепом овраге и перекрыли ручеек, вытекающий из маленького родничка, бьющегося со дна оврага. С тех пор прошло три дня, может за это время вода накопилась и образовало озерце, где можно побарахтаться, потому что мы не умели плавать. Пытата попросил, чтобы я никому про это не рассказывал, а то ему и мне попадет от старших ребят. Решили мы проверить, что за дамбу возвели старшие ребята в слепом овраге, тянущимся за нашими огородами.

Родители запрещали нам маленьким детишкам забираться в Слепой овраг, там опасно, там живут змеи и гадюки, мыши и крысы, всякие страшные твари в огромном количестве. Растут в нем целые джунгли колючей акации и дурного дерева с неприятным запахом, вьются цветущие лианы, над которыми роятся миллиарды пчел, ос, оводов, комаров и мошкары. До того нам было страшно от рассказов родителей, что мы близко не подходили и даже не заглядывали в Слепой овраг, боясь, что нас укусят, ужалят эти страшные твари.

Забыв все предупреждения родителей, я и Пытата побежали по руслу реки Курп к Слепому оврагу.

Прибежали и видим, что на самом узком месте Слепого оврага, между двумя отвесными стенами, стоит дамба, построенная из кольев веток акации, вбитых в дно оврага и переплетенных молодыми веточками акации и дурного дерева. Дамба обложена с двух сторон кусками желтого сланца, и обмазана глиной. Все это сооружение захватывало дух, до того оно красивое и необычное! За дамбой набралась прозрачная родниковая вода, образовав озерцо. Но доверху дамбы она не наполнилась, осталось метра два. По верхнему краю дамбы ребята проложили искусственную дорожку из утрамбованного сланца, глины и веточек кустарника. По этой дорожке можно было перебежать с одного конца дамбы на другой, но это было ни к чему потому, что другой конец дамбы упирался в отвесную стену оврага, куда не смогли бы забраться даже взрослые ребята. Побегали мы по этой дорожке туда – сюда с одного края на другой и сообразили, что если захотим искупаться, то надо сверху дамбы прыгать в озерцо, другого пути искупаться нет. А как из него выбраться – мы не подумали. Даже в мыслях не было, что здесь может оказаться глубоко, а мы не умеем плавать. Вода в озерце до того прозрачная, чистая, на дне видны мелкие камешки и крупинки золотистого песка и нам казалось, что здесь глубина полметра, примерно по пояс нам малышам. Стали торопить друг друга, что надо искупаться, пока старшие ребята не вернулись из школы и не застали здесь нас, а то нам наддадут тумаков.

Я, с радостным криком Ура! Ура! Прыгнул с верхнего края дамбы в середину озерца. Оказалось, что здесь глубоко, я ушел с головой под воду, дна не достал, испугался сильно, в голове промелькнула мысль: «Я не умею плавать!». Стал барахтаться, вынырнул, как пробка из ледяной воды, пытаюсь выбраться, берега оврага крутые, глинистые, мокрые, все время соскальзываю раз – за разом обратно и с головой ныряю в озерце.

От холодной воды перехватило дыхание, голос пропал, только мычать могу, судорога свела мышцы, больно.

Увидев, что я тону, Пытата помчался наверх оврага, затем выбежал на дорогу, идущую рядом с оврагом, и стал звать на помощь: «Помогите! Спасите!» Дорога была пустой, никого не нашел, никто не отозвался, никого поблизости не было, ни взрослых, ни школьников. Прибежал Пытата обратно ко мне в слепой овраг, плачет, пытается помочь, даже палку – жердинку не находит, чтобы мне протянуть, везде в овраге растет колючая акация и дурное дерево, ветки гнуться, но отломить их ему не удается, силенок не хватает.

Из последних сил держусь в ледяной воде, стал тонуть, сознание помутилось, перестал сопротивляться. В последнюю секунду, прежде чем уйти под воду навсегда, мне померещилось, или я увидел, что огромная, черная обезьяна – Номин спускается прыжками в слепой овраг, а Пытата с громкими криками улепетывает наверх оврага, испугавшись этой страшной обезьяны. А потом я ушел под воду, потеряв сознание.

Очнулся я на руках у огромного, черного зверя, прыжками поднимавшегося из Слепого оврага, прижимая меня к своей широкой груди, покрытой густым темно-коричневым мехом.

Я вспомнил рассказы взрослых, что непослушных детей крадет злая обезьяна, несет к себе домой в дремучий лес и воспитывает со своими детьми. Я испугался, собрав все силы я брыкнул своими коленками диковинного зверя. От неожиданности или от боли обезьяна выронила меня из своих лап на дорогу, я вскочил на ноги и с воплями убежал домой. Через несколько мгновений я примчался домой и запер ворота и калитку, подперев их кольями. После всего этого я начал, что-то соображать, понял, что это была не обезьяна, а взрослый парень Аман. Он жил со своей мамой рядом с сельским кладбищем, был очень странный, в школу не ходил, со сверстниками не разговаривал и ни с кем из ребят не общался. Видом он был похож на обезьяну. Кожа у него была черная, покрытая густыми темно – коричневыми волосами, голова большая, с глубоко сидящими маленькими сверкавшими глазами, брови густые, сросшиеся, нос широкий, уши размером с тарелку и круглые. В селе ребята называли его Номин — Обезьяна. А мы малышня называли его Номин тхэкlумэшхуа – ушастая обезьяна. Очень боялись его и, увидев, убегали прочь с криками: «Обезьяна! Обезьяна! — Номин! Номин!». Взрослые сельчане одни говорили, что Амин турок из Турции, другие, что он негр из Африки. А мама моя, учительница географии, рассказывала нам детям, что он родом из пустынь Аравийского полуострова, что он бедуин. Он не виноват, что не такой как все, он безобидный и несчастный мальчик.

В то время, когда я из последних сил барахтался в ледяной воде озерца, пытаясь из него выбраться, а Пытата бегал на дорогу звать на помощь, Амин находился на большом холме за кладбищем, примерно в полукилометре от Слепого оврага, но все же услышал крики: «Помогите! Спасите!». Ни один другой житель нашего села на таком большом расстоянии не услышал бы эти крики, а Амин услышал своими большими ушами с необыкновенным слухом и прибежал в слепой овраг ко мне на помощь. Он выдернул меня, потерявшего сознание, из ледяной воды озерца, схватил на руки и побежал наверх Слепого оврага, выбежал на дорогу, а затем понёс меня в сельскую амбулаторию, чтобы там мне помогли прийти в сознание.

В это время Пытата, плача, примчался в школу, где работали учителями мои родители и сообщил им страшную новость, что меня утащила свирепая обезьяна! Разобрались мои родители, они поняли, что Амин, странный мальчик, спас их любимого сыночка первенца. Мой отец вечером за руки привел к нам домой Амина. Представили нас друг другу, а мне объяснили, что Амин меня спас, что я жив благодаря ему. Не надо маленьким ребятишкам его бояться, он добрый и хороший мальчик. Не надо его обижать, он этого не заслуживает. Надо помочь ему, а то он голодает вместе с матерью.

Благодарили Амина мои родители долго, накормили его до отвала, а потом мой отец отвел его с кучей подарков домой.

Целую ночь я не мог заснуть от пережитого, над селом грохотал гром, сверкали молнии, беспрерывно, несколько часов с неба лился сильный дождь. Потоки дождевой воды устремились в слепой овраг, затем через него в речку Курп, а дальше в бурный Терек. Образовавшейся дождевой рекой в Слепом овраге смыло дамбу, к обеду и следов не осталось от нее, все унесло бурной дождевой рекой, оголились высокие берега оврага, будто острой бритвой их побрили. Старшие ребята больше не строили в Слепом овраге дамб, что бы мы малыши не поддавались соблазну поплавать, понырять в образовавшемся озерце. С этого дня все мальчишки перестали дразнить странного мальчика, стали угощать его сладостями.

Вскоре Амин со своей мамой исчез из нашего села навсегда. Куда они делись неизвестно. Может, вернулись в Африку или в Аравийскую пустыню, никто не знает?

Никогда я не забываю, что странный, добрый мальчик Амин, с необыкновенным слухом, из далекого детства спас меня, маленького мальчика, тонущего в ледяной воде озерца Слепого оврага, что он подарил мне вторую жизнь.

27.01.2018г.   

Михаил Карашев

В те далёкие послевоенные годы, когда мне было около шести лет, однажды мой отец задержался на работе. Не дождавшись отца, мы детишки, а нас тогда у него было три сыночка, легли спать. За длинный день набегались, наигрались так, что не чувствовали своих ног, уставшие мы сразу заснули. Одна наша мать не спала, ждала отца, готовила ему ужин на керогазе, и нам детям еду на другой день, и при свете керосиновой лампы проверяла тетради учеников. В школе она преподавала в старших классах историю и географию, биологию и астрономию, работала одновременно завучем в две смены, и не успевала проверять тетради учеников, приносила их домой, когда мы, детишки, засыпали она заканчивала их проверять. В будние дни мы её почти не видели. Сами мы себя воспитывали, делали всё что хотели. Проголодавшись, приходили к своим тётям – сёстрам отца, живущим неподалёку от нас, где мы досыта наедались горячими лакумами, свежим сыром и сметаной. А иногда ленясь пройти эти несколько сот метров, гурьбой заваливались к соседям, где нас радушно встречали и угощали калмыцким чаем, чуреками и вареными куриными яйцами. А отца мы видели несколько раз в день, в школе он преподавал в старших классах военное дело и физкультуру. Между уроками у него были перерывы по два — три часа, он успевал прийти домой и проверить, все ли сыночки на месте, все ли здоровы? Кормил нас и телят, домашнюю птицу и трёх собак. С собаками мы дружили, разрешали им заходить в дом, прятаться род кроватями от нетерпимого солнечного. Трудно жилось сельчанам в послевоенные годы, два года была засуха, урожай весь пропал. Техники никакой не было, копали землю лопатами, сеяли зерно и собирали урожай вручную. Сельчане голодали. Моя мама, русская из Раздольного, научила наших сельских женщин готовить борщ из подорожника, крапивы, дикого щавеля и какой то диковинной земляной картошки, растущей в тени глубоких оврагов, под деревьями и кустарниками. Мы маленькие детишки этим и питались а то померли бы с голоду. Каждый год менялось руководство колхоза, но перемен не было. Не хватало образованных мужчин, которые могли возглавить отстающий колхоз. Не хватало сильных рабочих рук. Мужчин в селе осталось всего два — три десятка, многие погибли на войне, другие остались жить в разных городах и деревнях нашей огромной Родины, вернулись в село в основном фронтовики получившие тяжёлые ранения на войне. На них сельчане возлагали большие надежды, что они смогут возродить наш колхоз и село, разрушенное немцами. Среди вернувшихся с войны мужчин был и мой отец но из-за тяжелого ранения он не мог работать в колхозе, военкомат направил его в школу преподавать военное дело. Ночью я проснулся от громкого спора родителей, пришёл на кухню, где мама кормила ужином отца и спросил: «Что случилось?». Мама объяснила: «Сыночек, ты уже большой, всё понимаешь, твоему отцу предложили работу парторга в колхозе. Он согласился. Он не справится с такой тяжёлой работой, у него раны фронтовые не зажили. Скажи отцу сыночек, чтобы он отказался. Вдобавок ко всему этому несчастью, директора школы переводят тоже в колхоз!». Мать сокрушается, плачет: «Что теперь будет, кто теперь будет присматривать за детьми, кто будет кормить скотину и домашнюю птицу? Как она теперь одна будет работать в школе без директора? Учителей не хватает, теперь ей придётся работать и за директора! И так она еле тянет работу!» Отец её успокаивает: «Пришлют завтра в школу нового директора!». А ему как парторгу по должности полагается транспорт, дадут ему завтра кобылку с тачанкой, теперь ему будет не тяжело передвигаться, он справится с новой работой. Будет ездить на тачанке по фермам, по бригадам, по всей большой территории колхоза. Больше будет проводить времени на свежем воздухе, быстрее заживут фронтовые раны!» Я сразу понял, что все изменения для нашей семьи будут к лучшему. Обрадовался, сказал отцу «Папа, соглашайся!» А маме сказал: «Мама, не переживай, всё будет хорошо, теперь мы заживём лучше, у нас будет своя лошадь, мы на ней будем возить зелёную травку для наших телят и гусят с далёких холмов Курпских высот, где она растёт густой стеной, а то её приходится возить тачкой с речки Курп, где она растёт зелёными, редкими кустиками на островках и болотистых берегах речки. Мы будем ездить по селу и хвастаться перед друзьями-мальчиками. Телят и домашнюю птицу будем кормить мы детишки, за маленькими братишками я буду смотреть сам, я уже большой, справлюсь. Дедушка наш из Раздольного, работающий главным конюхом на колхозной конюшне, научил меня как управляться с кобылами и жеребцами. Я могу проскакать на любой лошади, они меня слушаются, я их не боюсь. А за тихой маленькой кобылкой будет легче ухаживать, чем за трофейными, немецкими, огромными жеребцами из конюшни русского дедушки. Мать, послушав уговоры отца и старшего сыночка, успокоилась, а я лёг спать. Утром, рано на рассвете, отец ушёл на новую работу в колхоз. Проснувшись я рассказал моим братишкам и соседским ребятишкам радостную весть: «У нас будет своя лошадка и тачанка!». Целый день мы трое братишек с нетерпением ждали, когда придут домой наши родители. К вечеру мать вернулась из школы и сообщила, что приехал новый директор из района, папин друг, он с ним учился на курсах учителей, что ей легче теперь будет на работе. Позднее приехал домой отец на большой тачанке, запряжённой огромным трофейным жеребцом. Такого здоровенного коня даже у дедушки в Раздольном не было, до того он был большой, что нам показалось, что отец приехал домой на слоне. Сбежались соседи, прибежали все три наши собаки, пришла наша мама с моими младшими братишками. Все стояли молча с открытыми ртами и удивлённо смотрели на огромного, диковинного жеребца. Отец нам объяснил, что директору тоже выделили транспорт с конём, но он отказался от жеребца, сказал что не управится с огромной махиной, он не будет слушаться невысокого худенького директора, а отец наш здоровее и рослее в два раза, он справится. Вот и обменялись они лошадьми, директор взял кобылку, а отцу оставил жеребца. А конь, огромный жеребец, с блестящей светло-коричневой красивой кожей, с белым пятном на лбу, с серой длинной густой гривой и огромным мохнатым хвостом серого цвета, тащившегося по земле, внимательно наблюдал за всеми нами, будто изучал нас: «Кто такие, что ему ждать от нас?» Первым из оцепенения вышел я, подошёл к коню, погладил, выпряг из тачанки, снял все доспехи с него, сбрую, вожжи, уздечку, дал ему свежей зелёной травки. Мать сказала что Коняга, так она его назвала, попал в надёжные руки, и что теперь она знает, что её старший сыночек управится с огромным жеребцом, а затем увела моих братиков в дом, за ней ушёл отец. Соседи тоже разошлись, оживлённо разговаривая об огромном жеребце. Остались трое наших собак и я с Конягой. Собаки знакомились с Конягой, они сразу полюбили его, не боялись, подпрыгивали и лизали губы огромного коня, который воспринял добродушно их ухаживания и сам облизывал их своим шершавым языком, а глаза его добрые говорили будто: «Я хороший, я вас никогда не обижу, вы мне все понравились». Меня он сразу признал, своими большими губами тыкался мне в лицо. Я не успевал ему давать команды на разных языках, на русском, на немецком, на кабардинском, а он сразу их исполнял, будто читал мои мысли. Ни разу отец на Коняге со двора не выезжал, он уходил на рассвете на работу, где его ожидали возле правления директор, или ветеринар, или заведующий фермой, или бригадир полеводческой бригады, садился к кому либо в тачанку и разъезжал с ними по огромной территории нашего колхоза, решая очередные проблемы, а Коняга оставался на моём попечении. Сельчане приходили и просили меня помочь подвезти на мельницу зерно, а затем муку домой. Соседи просили чтобы я нашёл на Коняге не вернувшихся с пастбища молодых коров и бычков, заблудившихся на многочисленных Курпских холмах, или глупых овец, убежавших в на юг, сторону Ингушетии. На огромном коне я забирался на самый высокий холм и трофейным немецким биноклем осматривал окрестности села вплоть до города Малгобека. Обнаружив пропавших коров или овец, мчался на коне наперерез, заворачивая их домой. Благодарили меня сельчане и соседи, приносили сметану, или молодого петушка для гедлибже, кто то приносил горячие лакумы. Жить мы стали лучше, наедались досыта. Благодаря Коняге у нашей скотины и птицы всегда была зелёная травка. Вечером я приезжал на речку Курп на Коняге, где его купал, чистил. Довольный конь бегал по руслу реки Курп, падал в мелкую воду, переворачивался несколько раз в ней, вскакивал, ржал, затем возвращался и мордой прижимался ко мне, выражая свою симпатию. В заботах и беготне незаметно проскочили два года, я поступил в первый класс, ждал с нетерпением окончания уроков, чтобы прибежать домой и покормить Конягу. Увидев меня, он радостно ржал и мотал головой, приветствуя меня, будто говорил: «Хорошо, что ты, братик, вернулся, а то я по тебе соскучился, проголодался, ты меня покормишь?» Опять прошло несколько лет, в село провели электричество, появилась техника: трактора и комбайны, а самое неприятное для меня и коняги , появились легковые автомобили, их передали руководству колхоза, а коней стали возвращать в колхоз. Отец попросил меня отогнать Конягу на ферму за речку Курп и передать заведующему, что я сделал на другой день. Бедный, несчастный конь понял, что его отдают в чужие руки. Понуро с опущенной головой грустно смотрел на меня, прощался, из его глаз текли слёзы, я тоже плакал. Бригадир предупредил меня, чтобы я не навещал Конягу, а то конь от переживаний заболеет. Так я навсегда распрощался с Конягой, верным другом детства. С грустью часто вспоминаю красивого, умного, доброго коня изменившего всю мою жизнь в далеком детстве.

Февраль 2018 г.

Михаил Карашев.

Посвящается моим любимым внучкам,

Карине и Дарине Карашевым.

В те времена я жил в старинном селе Лихой Джигит, растянувшемся вдоль речки Курп, между высокими холмами Малых Кавказских гор, покрытыми шатром ярко – зеленой травы. Такого красивого места я никогда и нигде в жизни не встречал. На холмах целое лето цвели маки, фиалки, дикие тюльпаны. Осенью созревали необыкновенно сладкие арбузы. Зимы были здесь суровые, холодные, постоянно дул пронизывающий ветер, занося сугробами все вокруг: дома, заборы, деревья и замерзшую речку Курп. Мне исполнилось девять лет, я ходил в третий класс сельской школы. В нашем классе учились двадцать мальчишек, а девчонок всего семь. Все мальчики были как на подбор, рослые, крепкие. Учитель по физкультуре, фронтовик, недавно вернувшийся в село, хвалил нас: «Какие вы ребята крепкие, шустрые и сильные, можно хоть сегодня отправлять в армию!» Ребятишки держались обособленно в своем кругу. На переменах бегали друг за другом по длинному коридору школы, шумели, толкались, подставляли подножки друг другу, кувыркались. А девчушки, малюсенькие, худенькие, с длинными косами, с разноцветными бантиками, разодетые как куколки, в перерывах между уроками, держались подальше от нас ребят, боясь, чтобы их ненароком не покалечили разыгравшиеся одноклассники. Мы называли девчушек мамиными чадами, в свой круг не пускали, считали что они нам не ровня, все они для нас были сплетницы, мы старались им не доверять наши тайны. Если какой то мальчик нечаянно открывал им нашу тайну, то через несколько минут об этом знала вся школа, односельчане и наши родители. Поэтому мы скрыли от этих сплетниц очередную нашу тайну, наш секрет. Целую неделю мы избегали девчушек, боясь ненароком рассказать про свою тайну, а она заключалась в том, что ребятишки решили на выходной день пойти поохотится на зайцев, водившихся на высоких холмах за речкой Курп. Захлебываясь, одноклассники рассказывали друг другу небылицы, что каждый из них видел как скачут по глубокому снегу огромные зайцы, крупнее чем наши овцы, все они одеты в белые, пушистые шубки, что их не сосчитать, их там тысячи, и каждый из нас верил в эти байки. Ребята поклялись, эту тайну никому не открывать, даже родителям, пока мы не вернемся с охоты и не принесем добычу. Родители нами будут довольны, что мы принесли им мяса вдоволь, а маленьким братишкам — шкурки из белого пушистого меха, из которых им можно сшить рукавицы и шапочки. Всю неделю, девчушки бегали за нами, подлизывались, угощали нас сладостями, пытаясь узнать наш секрет, но напрасно, ребятишки стойко держали оборону, как Мальчиш Кибальчиш, и не раскрыли тайну. В воскресенье, рано утром, мы, охотники, встретились в условном месте, возле моста через речку Курп. Из двадцати одноклассников пришли только семеро, а остальные по разным причинам не могли явиться, кто – то должен был присматривать за младшими в семье, кто – то побоялся замерзнуть на высоких холмах, где ночью была пурга и выпал глубокий снег. Часть ребят сослалась на то, что не смогли раздобыть себе оружие для охоты, остальные по той причине, что не смогли смастерить себе лыжи, без которых невозможно было передвигаться по глубокому снегу. У всех семи ребятишек, настоящих охотников, на руках были самодельные луки и стрелы, дубинки из веток акации и дурного дерева, лыжи и лыжные палки, выточенные из досок высушенного дуба. Охотники выглядели забавно, одетые в древние тулупы из овчины дедушек, побитые молью, будто их мех состригли острыми ножницами. На ногах у охотников были натянуты дырявые валенки с галошами бабушек. Половина охотников была закутана в старые, шерстяные платки, как немцы убегающие от наших солдат, которых нам показывали на киносеансах в клубе. Пришедшие на охоту ребятишки притащили деревянные саночки и привели своих любимых дворовых собак, которые сразу же подрались на мосту в месте нашего сбора, выясняя отношения между собой, кто злее и свирепее, кто клыкастее всех, кто здесь самый сильный и главнее всех. Успокоили собак, объяснили что мы идем на охоту, чтобы они слушали нас и выполняли наши команды, а затем двинулись через мост к ближайшему холму, до которого мы планировали дойти через несколько минут. Но не тут то было, нам пришлось пробиваться через глубокий снег, куда мы постоянно проваливались, который был нам выше пояса. Лыжи и санки нам мешали, на них невозможно было передвигаться, они нас не держали, все время застревали в глубоком снегу. Добрались до фермы, и там оставив лыжи и санки, двинулись дальше в путь, решив на обратном пути их подобрать. Одни собаки наши не проваливались, держались на снегу уверенно, бегали друг за другом на перегонки, боролись, затем возвращались к своим хозяевам, лаяли, торопя их двигаться быстрее и вперед. Примерно два – три часа мы добирались до намеченной цели, до ближайшего высоченного холма, выше в полкилометра. Здесь нам повезло, на холму в снегу покрытый ледяным панцирем мы не проваливались. Пожалели что по пути оставили лыжи и санки, а то мы бы вдоволь накатались. И в правду оказалось, что здесь водились зайцы, но не в огромном количестве, как мы друг другу рассказывали, а несколько, приблизительно пять-семь особей, которые нас не боялись, становились на задние лапки и с любопытством смотрели на незваных гостей, коих черт принес неизвестно откуда. Собак они подпускали к себе близко, затем одним длинным прыжком отрывались от них, убегали вперед, заманивая их в глубокий овраг, на склонах которых накопился снег глубиной два – три метра. Ни мы, охотники, ни глупые дворовые собаки не поняли сразу, что нас заманивают в ловушку. Собаки стаей кидались на смелых зайчат, ломали ледяную корку снега своей тяжестью, за ними образовывались лавины, догоняющие бедных собак и засыпающих полностью. Через несколько минут все собаки оказались под снегом, жалобно скулили, просили нас их освободить. Зайчишки заскочили обратно на верх оврага, и с любопытством глазели на нас охотников, которые бросились спасать собак из снежного плена, разгребая ледяной снег голыми руками. Откопали бедных собак, перепуганных, скулящих, жалующихся на свою несчастную судьбу, на зайцев они больше не смотрели. На собаках шерсть покрылась инеем, одежда у охотников промокла и обледенела, в валенки набился снег, некоторые потеряли свои шапки и рукавицы. Разочаровались мы охотники и наши собаки в такой неправильной охоте. Решили прекратить охоту и вернуться домой, пока все не заледенели. Скомандовали собакам: — «Вперед, домой!», а сами побежали в след за ними. Обратно с охоты возвращаться по протоптанной тропинке – дорожке было легче. Возле фермы подобрали оставленные нами лыжи и санки. Перебежали мост через речку Курп и клацая зубами от холода, разбежались греться по своим домам. Дома нас с нетерпением ожидали родители, беспокоясь о нас любимых сыночках, ушедших рано утром на охоту, они уже знали про наш секрет, его им открыла сестренка одного мальчика. Эта хитрая девчушка училась с нами в третьем классе со своим братиком, и каким – то образом выпытала у него нашу тайну. Через несколько минут, по беспроводному телеграфу, от соседки к соседке, от бабки к бабке, все село узнало про наш секрет, что мы ходили на охоту и вернулись ни с чем. Смеялись над нами, — «Какие вы охотники? Разве можно ходить с дворовыми собаками на охоту? Почему не оделись в белую одежду, чтобы незаметно по снегу подобраться к хитрым зайчишкам? Хорошо, что никто не пострадал из охотников и собак”. На другой день, в школе говорили только о нашей знаменитой охоте. А мы, охотники, захлебываясь врали, каждый раз придумывая новые небылицы про нашу неудавшуюся горе-охоту. С тех пор прошла целая вечность, но я до сих пор с улыбкой вспоминаю то прекрасное время, когда мы, маленькие ребятишки ходили на охоту.

Февраль 2018 г.

Михаил Карашев.

В то далёкое время мы жили в центре большого села Лихой Джигит, нам братишкам Вове и Мише было от 4 до 5 лет. Родители наши уходили на работу рано утром, мы в это время крепко спали и видели бесконечные яркие цветные сны. Проснувшись, долго не могли понять, где мы, в реальном времени, или спим и продолжаем смотреть сны. Сообразив, что мы здесь, а не спим, разом вскакивали, выбегали на улицу, торопясь переделать все запланированные нами дела и другие поручений родителей: покормить телят и домашнюю птицу, прибраться по дому, подмести большой двор и переделать тысячу других дел. Целыми днями с утра и до вечера крутились как белки в колесе, торопились, боялись не успеть выполнить нашу работу. Ни одна минута у нас не пропадала. Начинали со старой огромной мельницы, находившейся напротив нашего двора. Каждый день у нас была одна и та же работа, прибежав на мельницу, наводили там «порядок»: от акаций, растущих рядом с мельницей, отвязывали ревущих ишаков, требовавших свободы, и распутывали стреноженных лошадок, мирно пасущихся в кустах акации и дурного дерева. Таскали, или если не могли поднять, катили по земле огромные арбузы из дома к мельнице, где угощали маленьких ребятишек, приехавших из дальних сёл вместе с отцами на мельницу. От нетерпимого солнечного зноя, от жажды, уставшие от долгого ожидания, детишки плакали и требовали от отцов отвезти их обратно домой к своим любимым мамочкам. Успокоив плачущих ребятишек, угостив их арбузами, и отвязав ишаков, получивших наконец долгожданную свободу, устроивших после освобождения переполох возле мельницы своими ухаживаниями за мирными лошадками, которые с перепуга разбежались по селу, мы с Вовой убегали на нашу любимую речку Курп, где барахтались в мутной, нагревшейся от солнечного зноя горячей воде, затем охлаждались вместе с буйволятами в прохладной грязи трясины, образовавшейся вдоль берегов речки. Вдоволь искупавшись и вывалявшись в грязи, проголодавшиеся, возвращались домой. По дороге домой открывали калитки у соседей, выпускали телят и буйволят со двора. Освободившиеся от неволи телята и буйволята брыкаясь убегали к речке, чтобы там искупаться в горячей воде и вываляться в холодной грязи трясины. За телятами и буйволятами к речке мчались радостно лая дворовые собаки. Прибежав домой мы выпускали из курятников цыплят и индюшат, из сарайчиков телят и буйволят. Обретя свободу, они все разбегались по большому двору, убегали на огород, где прятались от жары и мошкары в тени зарослей акации и дурного дерева, растущих в огромном количестве в конце нашего огорода, перед самым оврагом. Вслед за ними в огород убегали все три наши дворовые собаки, что бы охладиться в тени деревьев и кустарников. Переделав все дела дома мы, наконец, вспомнили про своих соседских ребятишек, верных наших друзей одногодков, про Пытату и двух братишек, Саладина и Заура, что они не приходили на речку Курп, и нам пришлось играться с ребятишками из Кожапща и из Гоухабла. Решили мы с Вовой разыскать своих верных друзей. Побежали сперва к Пытате, он жил по соседству рядом с нами, а затем к Саладину и Зауру, которые жили подальше от нас. Оказалось, что наши верные друзья все провинились, родители их наказали, закрыли под замок и не выпускали из дома. Пытата жил с мамой в стареньком, ветхом, саманном домике, там и замков то не было. Мать, уходя на работу, подперла палкой наружную дверь. Мы сразу выпустили его на свободу. Саладин и Заур жили в большом, новом доме, на входной двери весел огромный пудовый замок, который без ключа было невозможно открыть. Здесь нам пришлось применить смекалку, притащили деревянную лестницу, приставили её к большому окну коридора, и я поднялся по лестнице и открыл маленькую форточку, отжав ее внутрь, а затем пробрался в дом к друзьям, помог им выбраться наружу, а потом вылез сам, закрыв за собой форточку. Теперь нас в компании стало больше, нам пятерым легче было наводить «порядок». За несколько минут мы перевернули в домах соседей всё. Выпустили из сарайчиков и курятников всю скотину и птицу. Обретя свободу они устремились на огороды других соседей, где с невероятной быстротой стали поглощать только что выросшую морковь, зелень, листья капусты и лука. Закончив все дела в центре села и наведя «порядок» у себя на территории, вдоволь наигравшись, мы к вечеру решили пойти за арбузами на бахчу, за речку Курп, к Сухому руслу, находившемуся примерно в одном километре от нашего села. Никто из нас не подумал, что скоро стемнеет, нас хватятся и будут искать родители. Быстро собрались, взяли тележки на которых мы возили зелёную травку для гусят и телят с берегов речки Курп. Позвали наших дворовых собак и двинулись в путь. Пока мы добрались до арбузного поля, наступила ночь, на небосклоне ярко светила большая круглая луна, сверкали миллиарды звёздочек, которые падая тысячами устремлялись вниз, и ярко вспыхнув сгорали не долетев до земли. Все они, и луна и звёзды, освещали нам пыльную дорогу. Вокруг нас стрекотали в полях миллиарды цикад, в болотах оврагов квакали лягушки, ухали филины, вылетевшие на ночную охоту. Над головами крутились сверчки, освещавшие своими зелеными лампочками наши радостные, грязные, вспотевшие лица. С шумом, с гиканьем со свистом и громким неистовым собачьим лаем, мы в полночь добрались до цели. Перепуганный от такого шума и грохота, надвигающегося на него сторож-старичок, охраняющий арбузы, подумав, что опять началась война, беспрерывно паля из ружья, убежал подальше от арбузного поля на холмы, где спрятался в одном из немецких окопов, оставшемся после войны. Нагрузив тачки арбузами рассыпанными по полю, как огромные камни принесённые селевыми потоками с далёких гор, мы двинулись обратно в нелёгкий путь, пыхтя тащили тяжёлые тачки. Наступало утро, кругом всё притихло, перестали стрекотать цикады, квакать лягушки, ухать филины. Мы все страшно устали, и собаки тоже, они больше не лаяли. Всем хотелось спать, но не падали духом, подбадривая друг друга, плелись по длинной пыльной дороге домой. Над нами высоко в небе пели рано проснувшиеся жаворонки. На востоке, со стороны высоких гор заалел горизонт, всходило солнце. Добрались до села к утру. Соседи выгоняли со дворов коров и буйволиц, отправляли их пастись на дальние луга высоких холмов, окружающих наше село. Дома родители встретили меня и Вовочку со смехом и шутками, они сразу догадались, что это мы устроили переполох на арбузном поле, когда услышали от сторожа-старичка, прибежавшего в село и оповестившего сельчан что немцы напали на бахчу и утащили все арбузы. Родители меня и Вовочку никогда не наказывали, под замок не закрывали, они знали, что мы как чертенята могли проходить сквозь стены, замки и окна оставались целыми, а из дома мы, любимые сыночки каким – то чудесным образом исчезали. Они и не догадывались, что у нас был еще один запасной секретный ключ, который мы хранили в тайнике. Родители наши меня и Вовочку немножко пожурили и как всегда стали поучать, что так нельзя, вы уже большие и умные ребятишки, надо слушаться взрослых. Велели лечь спать, высыпаться, со двора без разрешения не выходить, на мельницу и к соседям не ходить, ни к кому не приставать, ишаков и лошадок не освобождать, напоить и накормить домашнюю птицу, телят и буйволят. Отсыпались мы целый день, к вечеру вернулись с работы наши родители, снова и снова расспрашивали нас, выясняя новые подробности похода за арбузами, громко хохотали каждый раз, когда мы начинали рассказывать про сторожа-старичка, убежавшего с перепуга от нас малышей с арбузного поля и спрятавшегося в немецком окопе, оставшемся после войны. Соседских мальчишек наказали родители, их опять посадили под замок на несколько дней, чтобы впредь не ходили по ночам на бахчу и не пугали бедного старичка-сторожа. Собак тоже поругали, что бы охраняли дома и скотину, а не бегали с глупыми мальчишками по полям и холмам, пугая мирных зверят и бедных сторожей-старичков охраняющих урожай. Прошло много лет. Все ребятишки выросли, повзрослели, стали дедушками, встречаясь вспоминаем «великий поход» за арбузами в далёком незабываемом детстве.

Февраль 2018 г.

Карашев М.Х.

В далеком детстве, тогда мне было пять лет, а младшему братику Вове четыре годика, мама наша, русская Катя, так мы ее сыночки звали, вечером перед сном попросила нас, чтобы мы завтра навестили нашу любимую тётю Урумкуту и помогли ей заготовить сухие палки подсолнуха и кочерыжки кукурузы, а она испечет нам наши любимые, пышные, горячие лакумы. Нечем ей растопить печку, нет ни дров, ни угля, не может приготовить еду, сидит дома голодная, и с нетерпением ждет нас, любимых сыночков, маленьких ребятишек, Вовочку и Мишеньку. Так она нас называла. Утром, проснувшись, мы с Вовой долго решали трудную задачу: «С чего начинать наш бесконечно длинный день?». Сперва решили переделать все дела у себя дома, а затем помочь Урумкуте. Быстро вскочили, прибрались за собой, покормили любимых дворовых собак, а их у нас было аж три, которые радостно лаяли ожидая нас у порога дома. Затем накормили телят и буйволят, цыплят и индюшат, утят и гусят. Проглотив на бегу в спешке завтрак из варенных куринных яиц, цельного, вкусного кабардинского сыра и сладких кукурузных лепешек, запив все это калмыцким чаем на молоке, мы с Вовой выгнали со двора гусей и гусят, которые радостно гогочя отправились на речку Курп пощипать зеленной травки, растущей в обилии на ее болотистых берегах. За ними к водокачке на речку Курп побежали мы с Вовой, захватив с собой всех соседских ребятишек из центра села (Куажэку), где мы жили. Возле водокачки нас ждали друзья – ребятишки, наши ровесники из Кожапща (начало села) и Гоухьаблэ, где в основном жили сельчане по фамилии Гоовы, мы целыми днями с ними бегали, игрались и купались. А ребятишек из Кожака (конец села) мы не знали и никогда не видели. С ними мы должны были познакомиться в школе, когда поступим в первые классы. Они жили далеко от нас, на другом конце села. У них были свои любимые места на речке Курп, где они пропадали целые дни как и мы: игрались, бегали, купались в мутной воде речонки. Наигравшись, набегавшись, искупавшись вдоволь, проголодавшись, мы с Вовой вспомнили про нашу вторую маму Урумкуту, так мы ее называли, хотя в селе ее звали Кута, а фамилия у нее была Урумова. Из за нас у нее появилось второе имя, стали сельчане ее звать Урумкута. Жила она со своим маленьким племянником Аликом, сыном сестры, в стареньком саманном домике на окраине Гоухьаблэ, в последнем доме, за которым начинались поля кукурузы и подсолнуха. Переехала она в наше село недавно, сын ее Леонид служил в армии, с Леонидом мы были знакомы, он дружил с нашим двухметровым соседом Мысостом, который спас нас с Вовой, тонувшимся в бурной дождевой реке, образовавшейся в нашем дворе во время «Потопа». Леонид невысокий, стройный парень, а Мысот верзила, в два раза выше его, были неразлучные друзья. Каждый вечер, после тяжелого дня по уборке урожая, они приходили на мельницу, стоящую напротив нашего дома, где плавали и ныряли в горячей воде бассейна. Нас с Вовой они научили плавать и нырять. Леонида и Мысота в один день призвали на службу, защищать нашу Родину. Осталась Урумкута теперь одна, с маленьким племянником Аликом. Он был старше нас на года два – три, ходил в школу. По каким – то причинам тётя Урумкута не разрешала ему привозить кочерыжки кукурузы и палочки подсолнуха с ближайшего поля. Вот и просила она нас, шустрых, боевых сыночков Вову и Мишу, помочь ей. Мы с Вовой очень любили маленькую тётю Урумкуту, считали ее нашей второй мамой и с радостью выполняли ее просьбы. А самое главное, у Урумкуты был свой транспорт – маленький ослик с маленькой повозкой. Ослик был размером с тёленка или с крупную пастущую собаку – волкодава. Серебристого цвета, очень красивенький, тихий, добродушный и умный, он очень любил нас с Вовой, дружил с нами, катал по двору, исполнял все наши команды: «Садись, стой, поехали, поскакали». Ослика подарили Урумкуте родственники, когда призвали в армию сына Леонида, кормильца семьи, чтобы ей легче жилось с маленьким племянником Аликом. Рассказывая друг другу небылицы, которых мы с Вовой наслушались от наших друзей – ребятишек, спешили, бежали на перегонки, обгоняя друг друга, от водокачки в Гоухьаблэ на край села к Урумкуте. По дороге смешили всех встречных и поперечных, рассказывая им, что мы идем к Урумкуте, что она испечет нам горячие лакумы, и накормит нас до отвала, а мы привезем ей кочерыжки кукурузы и палки подсолнуха, покатаемся вдоволь на маленьком добром ослике. Не дойдя примерно метров сто до нашей цели, мы начинали кричать: «Урумкута! Урумкута!». От поднятого нами шума на улицу выскакивали соседские ребятишки Урумкуты и их любимые дворовые псы, все они присоединялись к нам с Вовой, ребятишки хором кричали «Урумкута! Урумкута!», а собаки неистова лаяли, создавая невообразимый шум. Дойдя до старых ворот и калитки, подпрыгивая заглядывали во двор, ища Урумкуту, и продолжали орать: «Урумкута! Урумкута! Открывай ворота и калитку! Мы пришли!». Наконец, появлялась наша любимая Урумкута, открывала нам калитку и ворота, встречая нас радостными возгласами: «Любимые сыночки пришли! Как я вас долго ждала! Соскучилась за вами!». Мы, орава ребятишек, толпой вваливались в маленький двор, общими усилиями впрягали осликов в тележку, он радостно ржал, тоже соскучился за нами братишками. В тележку набивали до семи ребятишек, остальные с криками и со свистом и радостно лающами собаками бежали на колхозное поле вслед за повозкой. Спешили, чтобы успеть собрать кочерыжки кукурузы и палки подсолнуха, пока их не перекопали и не закопали трактора, которыми недавно убрали урожай. Добравшись до поля, мы, орава ребятишек, за несколько минут нагружали тележку бесценным грузом – целыми кочанами с кукурузными зернами и целыми головками подсолнуха с семенами. Сверху этого добра грузили высохшие палки подсолнуха, высотой метра на два – три. Груз перевязывали толстой конопляной веревкой крест на крест, по веревке наверх подымался один из нас ребятишек, Вова или я, или один из счастливых соседских мальчишек Урумкуты, который доставлял все это богаство к ней в маленький двор. И так несколько рейсов за один – два часа. Заполнив небольшой двор полностью этим добром, мы быстро сортировали его и складывали: кочерыжки кукурузы отдельно в сарайчик, сухие палки подсолнуха под навес, целые головки подсолнуха и кочаны кукурузы в чуланчик, которыми Урумкута кормила домашнюю птицу и ослика. За короткое время, которое мы потратили на поездку в поле и обратно, Урумкута умудрилась нам испечь целую гору наших любимых лакумов, которыми она угостила меня и Вовочку, соседских ребятишек и их любимых собак. Все были довольны: Вова и Я, соседкие ребятишки и их любимые дворовые псы, добрый ослик, который вдоволь наелся кукурузных кочанов на поле и дома тоже. Довольной осталась сама Урумкута, которой привалило все это богаство. Через два года, мы, ребятишки, пошли учиться в сельскую школу, где познакомились с ровестниками из окраины села (Кожака). Леонид дембилизовался из армии, окончил универститет, вернулся в наше село, работал учителем в школе, женился на нашей любимой учительнице русского языка Лидии. Вскоре Леонида перевели на работу в город Терек, куда он переехал забрав всю семью, детишек, супругу Лидию и нашу любимую маму Урумкуту. Алик, племянник Урумкуты тоже уехал из села. Мысост, отслужив четыре года на флоте, тоже вернулся в село, женился, а затем переехал с семьей в город Терек. Пролетели десятки лет. С тех пор я Алика – племянника Урумкуты не видел и Мысоста, нашего соседа, не встречал. Не видел Урумкуту, нашу любимую общую маму с Леонидом. Встречаю иногда раз в пять – десять лет Леонида на свадьбах или других мероприятиях в селе или в Нальчике. Вспоминаем нашу маму Урумкуту, которая всю жизнь не забывала своих родненьких сыночков Мишеньку и Вовочку, всегда передавала нам слова благодарности через Леонида за то, что мы выручали, помогали ей в те далекие, трудные времена!

Февраль 2018 г.        Карашев М.Х.

С тех далеких времен прошло шестьдесят пять лет. Но я до сих пор помню те события, будто это происходило вчера. Родился я в большом кабардинском селе Ахлово. Мне исполнилось пять лет. Отец мой Хазрит, фронтовик, работал в колхозе парторгом. Однажды вернувшись поздно вечером домой он позвал меня и сообщил: «Ты сынок большой мальчик, все понимаешь. Партийная ячейка колхоза решила дать тебе серьезное ответственное задание, которое обязательно надо выполнить! На тебя надеются фронтовики села!» Отец рассказал: «Из района поступило указание. Надо в нашем колхозе вырастить тутовые коконы и собрать бесценный урожай, из него сделают шелковую материю и сошьют парашюты, в которых остро нуждается наша доблестная Армия. А пока ты иди сыночек спать, я утром тебе объясню, что за важное поручение доверила тебе партийная ячейка». Ночью мне снились цветные сны, что мы ребятишки села летим на огромном серебристом самолете и прыгая из него над селом на разноцветных парашютах плавно опускаемся каждый в свой двор. Рано утром отец разбудил меня и вручил мне три бумажных пакета (так отец сказал), но это были кульки из желтой бумаги, похожие на те, в которые нам насыпали разноцветные конфеты «горошек» в Сельпо, когда родители их нам покупали. Отец сказал мне, что надо срочно эти пакеты доставить в Кожапща, где живут его друзья фронтовики Хапак, Мугаз и Сафарби. В пакетах грены – то есть яйца тутового шелкопряда. Из гренов вот – вот должны вылупиться гусеницы, их надо днем и ночью кормить зелеными листьями Тутовника. Гусеницы превратятся в куколки, а куколки в коконы. Коконы сдадут в райпо, за них заплатят деньги. А денег в то время в колхозе не платили, за работу начисляли трудодни, после сбора урожая, за эти трудодни колхозникам отпускали пшеницу, кукурузу, овес, ячмень, арбузы и все остальное, что выращивали на обширных полях колхоза. Гусеницы очень прожорливые, всегда голодные, днем дремлют на веточках тутовника, а ночью грызут зеленые листочки. Если они будут голодать, то расползутся и их не найти, в куколки, а затем в коконы не превратятся, тогда я не смогу выполнить поручение партийной ячейки. Выпятив свою грудь, гордясь важным заданием, я бежал в Кожапща, чтобы выполнить поручение партийной ячейки, доставить секретные пакеты по назначению. Первым я нашел домик Хапака. Он располагался на узенькой извилистой улочке, недалеко от речки Курп, примерно в двухстах метрах. Домик очень красивый, с резными фронтонами, раскрашенный разноцветными красками. В маленьком ухоженном дворике, дорожки были выложенны речными камнями, в конце дворика сарайчик, навес, мастерская, где Хапак, невысокий, стройный мужчина, фронтовик, друг моего отца Хазрита, творил чудеса. Он был мастер на все руки, мог запаять протекающий самовар, изготовить деревянные колеса для брички, починить любое охотничье ружье, изготовить седло для коня, многое умел Хапак. Днем и ночью он приходил на помощь сельчанам, никому не отказывал.В селе его уважали и ценили. Мы ребятишки его любили, с Хапаком было интересно, он рассказывал различные смешные истории и сказки, пел старинные кабардинские песни, слушали мы его с открытыми ртами и беспрерывно хохотали. Добежав до ворот Хапака, я стал стучать в калитку и громко звать: «Хапак! Хапак!» Неожиданно закрытая калитка открылась и я ввалился во двор. Никого не было рядом, я не мог понять, кто открыл калитку, минуту назад она была заперта. Он мне потом открыл секрет, оказывается, он протянул от калитки в мастерскую тонкий металлический провод, которым и открыл замок. Из мастерской вышел Хапак и сказал, что меня ждут. Позвал супругу и дочь. Вскоре из дому выскочила маленькая фея, золотая девочка лет пяти, с красными пышными волосами, с конапушками на белом личике, с синенькими глазками, а за ней появилась мама феи. Я передал им пакет и объяснил, что делать, как кормить гусениц и выращивать коконы. Забрав пакет, они пригласили позавтракать с ними на маленькую кухню. Угостили меня горячими лакумами с пчелиным медом и калмыцким соленым чаем с молоком. Проводили меня всей семьей до ворот, и я побежал дальше к Мугазу выполнять партийное задание. Мугаз, веселый и добрый, крепко сложенный мужчина, выше соседа Хапака, друг моего отца, тоже фронтовик, был достопримечательностью нашего села. Он работал заведующим складом колхоза. Сельчане его уважали, а мы детишки его обожали, как пчелы на мед липли к нему. Нас детишек он любил, угощал конфетами и другими сладостями, припрятанными в укромных местах большого колхозного склада. Затаив дыхание мы слушали его рассказы о войне, о своих подвигах в бою. Дя нас мальчуганов он был Герой, примером для подражания, мы все хотели быть героями как Мугаз. Где Мугаз, там слышен веселый смех сельчан, там работа кипит. Если Мугаз к кому-то на свадьбу пришел, то там громче и заливистее гармоника играет, быстрее и азартнее танцует молодежь. Добежав до дома Мугаза я стал стучать в ворота и звать Мугаз! Мугаз! Во дворе залаяли звонким голосом собачки. Вдруг калитка открылась, и я увидел ораву маленьких девчушек, одинаково одетых, с белыми личиками, беспрерывно хохочущих. Все они были похожи друг на друга как близняшки, как цыплята от квочки, но разного возраста, от годика – двух до пяти – шести. У меня глаза вылупились как у лягушки от удивления при встрече с ними. Я никак не мог подсчитать, сколько девочек, они постоянно разбегались, гоняясь за маленькими мохнатыми щенками по двору. Девчушка постарше всех сообщила, что папы Мугаза нет дома, он рано утром ушел на работу, чтобы подготовить колхозный склад к приему урожая. Девчушки уцепились за меня и проводили в дом к матери, которой я передал пакет и объяснил, что с ним делать, как выращивать коконы. От предложения позавтракать я отказался и побежал к Сафарби, чтобы передать ему третий пакет. Сафарби я тоже не застал дома, он на рассвете ушел на работу. Сафарби тоже был фронтовик, самым близкий друг моего отца Хазрита. Высокий, худощавый, стройный мужчина, всегда опрятно одетый, ходил в офицерском кителе. Он работал председателем Сельского Совета нашего большого села. Его уважали все сельчане, женщины и мужчины и мы малышня. Он решал все вопросы сельчан, мирил поругавшихся соседок, регистрировал браки, выдавал документы заменяющие паспорт, а в те времена сельчанам паспорта почему то не выдавали. Очень была большая проблема для сельчан, которые не могли выехать из села в большие города России на учебу, на работу, к родственникам, оставшимся после войны жить в Сибири, на Дальнем Востоке и других местах нашей огромной страны. Каждое утро по пути на работу Сафарби заходил к нам домой, забирал отца и они уходили вдвоем шутя и споря, кто лучше играет в шахматы. Шахматы у них была любимая игра, часто играли на спор, выставляли призом свою единственную каракулевую папаху, общую на двоих. Сегодня мог выиграть Сафарби, а завтра Хазрит. Сегодня в папахе ходил Сафарби, а завтра Хазрит и так бесконечно ходили по очереди в одной папахе, смеша всех друзей и сельчан. Дом Сафарби был ближе к нам и ближе к речке Курп, чем дом Хапака и Мугаза, а двор больше чем у Хапака и Мугаза вместе взятые.К Сафарби я часто бегал по поручению отца. Познакомился с его детьми и дворовыми собаками давно, с собаками я дружил, которые видимо считали, что я из их породы, до того они меня любили, что всегда провожали до моего дома, охраняя от других злых собак. На этот раз Сафарби дома я не застал, он на рассвете ушел на работу. Детишек Сафарби тоже дома не было, они гостили у сестры матери, на другом конце села. У ворот меня встретили дворовые собаки и радостно лая, виляя хвостами, проводили меня к супруге Сафарби, которой я передал третий пакет и объяснил, что с ним делать, от предложенного завтрака я отказался и побежал на водокачку к своим друзьям, которые меня ожидали. Оказалось, что каждый из них как и я получил секретное задание от своих отцов фронтовиков и рано утром на рассвете разнесли эти пакеты по большому селу. Все семьи села получили эти пакеты. Через несколько дней в селе не осталось ни одной веточки тутовника с зелеными листочками. Не осталось их в оврагах и берегах вдоль речки Курп. Не осталось их в нашем большом дворе, где стояло огромное тутовое дерево, не осталось и в Кочинафе. Все сельчане, взрослые и детишки, устремились в долину Беломуко, находившуюся в двух – трех километрах от села. Здесь заблаговременно колхоз вырастил огромный тутовый сад, зная, что жителям села предстоит выращивать коконы тутового шелкопряда. В этом саду сельчане собирали ветки тутовника с зелеными листочками, помогали им детишки, которые объедались сладкими, как мед спелыми ягодами тутовника. Все детишки ходили с разукрашенными лицами от спелых, сочных ягод тутовника, кто с черным цветом, кто коричневым, кто желтым, смотря от цвета ягод, которые они поглощали в огромном количестве. Вернувшись из Беломуко домой ребятишки пугали своих любимых собак разноцветными лицами и грязной, от сока ягод и порванной на ветках тутовника одеждой, превратившаяся в лохмотья. Собаки недоверчиво обнюхивали своих любимцев и возмущенно лаялии представляя, что кто – то обидел их любимых ребятишек. Привозили сельчане из Беломуко веточки тутовника на полуторках, на бричках, на подводах, на тележках, развозили по дворам и складывали под навесом. Все село увлеченно откармливало гусениц, вылупившихся из гренов (тутового шелкопряда), добиваясь, чтобы они превратились в большие, ярко – белые коконы. Для выращивания коконов жители села приспособили сарайчики, чуланы, курятники, погреба, чердаки. Все село и стар и млад были увлечены выполнением этого важного задания. Дома мы сыновья Хазрита соорудили специальные навесы помосты на кухне, в сарае, в коровнике, на большом чердаке старого дома, в заброшенном полуразрушенном стареньком домике, стоящим по соседству от нас и огромной мельницей. Каждую минуту прибегали и смотрели, чтобы куколки не превратились в бабочек и не вылетели из коконов. И такими заботами как и мы были заражены все сельчане. Вырастив коконы, сельчане сдавали их в колхозном дворе, где коконы взвешивали, составляли списки, кто и сколько сдал, заверяли эти списки и отправляли все это добро в Райпо. Через две три недели взрослые сельчане и ребятишки получили реальные деньги за свой труд. Получив деньги, ребятишки выстраивались в очередь за конфетами и лимонадом в единственном магазине, который назывался Сельпо, где радостно рассказывли друг – другу, кто сколько денег получил за коконы, выращенных из гренов – яиц тутового шелкопряда. Родители ребятишек ездили на ярмарку в Моздок, Малгобек, Беслан, торопясь потратить неожиданно появившиеся деньги на покупку необходимых вещей для семьи. Отец похвали меня от имени партийной ячейки за успешно выполненное задание. Обещал, что меня и ребятишек наградят в следующем году, если мы справимся с новым заданием и окажем помощь нашей доблестной Армии. Вот такие счастливые времена далекого детства, которые я запомнил на всю жизнь. С грустью вспоминаю девчушек и ребятишек радостно собирающих веточки тутовника, чтобы вырастить коконы тутового шелкопряда. Вспоминаю фронтовиков, героев нашего села, не падающих духом, дающий пример нам детишкам в те трудные времена.

Март 2018 г.

Карашев М.Х.

Прошло полгода как Джонни пропал. Каждый день был для нашей семьи тяжелым, дни были одинаково серыми и унылыми. Младшие внучки вспоминая Джонни плакали, тысячи и тысячи раз спрашивли меня: «Дедуля, найдётся когда-нибудь Джонни? Где он живёт, есть у него конура, где он может отдыхать?» Я успокаивал их: «У Джонни всё хорошо, он заблудился в большом городе и не смог вернуться домой, вышел на окраину города и через пешеходный мост перешел бурную речку и добрался до незнакомого большого села, где тысячи домов. В каждом дворе живут коровы и телята, куры и утки, гуси и индюшки, а так же его друзья собачки и детишки со своими мамочками и папочками. Джонни нашёл себе новую семью, где его любят, а с соседями он дружит, показывает им свои фокусы, все его обожают. Джонни скучает за вами, скоро наступит весна, прилетят наши ласточки, которые найдут пропавшего друга Джонни». А сам я верил выдумкам своим, вспоминая что у младшего брата моего нашёлся через три месяца пропавший пёсик Цыма. Я не мог и представить, что мои фантазии (Жамевю) окажутся реальностью. Однажды в начале весны, через полгода после исчезновения Джонни я встретил возле одной из школ нашего города Алима, который когда то со своими друзьями построил мне новый дом. В то время Алим вернулся из Москвы, где обучался тонкостям профессии – строителя. Алим умел всё, про таких говорят «Руки золотые». Алима я не видел семь лет. Мы оба обрадовались встрече, разговорились. У Алима за это время родился второй сын, и он пошёл в первый класс учиться в городе. Приходится Алиму провожать и встречать сына в школу и из школы. Поэтому он здесь у школы. А первый старший сын учится в пятом классе, он самостоятельно приезжает в школу на учёбу и уезжает домой на маршрутке. Я рассказал, что полгода назад у меня пропала собака Джонни, а Алим похвастался, что он нашёл красивого охотничьего пёсика, с длинными коричневого цвета ушами и ласковыми умными глазами. Через одну-две минуты, мы сообразили, что говорим об одной и той же собачке Джонни. Это был для Алима удар, а для меня огромная радость! Полгода назад в аэропорту Алим встречал родственников прилетающих из Москвы, остановил свою машину возле кафе, только вышел из машины, как в открытую дверь запрыгнула собачка и уселась на правое сиденье от водителя. Алим просил её, что бы она освободила машину, но собачка начала жалобно скулить, плакать и облизывать его. Алим понял, что пёсик потерялся, пожалел и решил привести его домой и подарить своим ребятишкам. Повезло Джонни, он действительно нашёл себе новую семью. Реальностью оказались мои выдумки (Жамевю). Сыновья Алима очень любят Джонни, играют с ним в футбол, бегают на речку, где в прозрачной горной воде удочками ловят рыбок, которых высматривает Джонни. На большом огороде за домом Джонни ловит мышей, поймав мышонка, приносит его и дарит маленькой кошечке, живущей в доме. Алим спросил: «Заберу я Джонни?» Я ответил: «Нет! Джонни жив благодаря ему, теперь он принадлежит только ему!» Договорились, что я с внучками и внуками буду навещать Джонни, сперва приеду один, привезу конуру, хранящуюся у нас на даче за городом. С радостной вестью я примчался домой и сообщил: «Джонни жив! Джонни нашёлся!» Сколько радости было! Внучки и внуки обнимали меня, целовали. Требовали, что бы я немедленно отвёз их к Джонни. Я обещал, что будем навещать Джонни, ездить к нему на экскурсию каждый месяц, но забирать его не будем, он привязался к новой семье, которую он теперь считает родной. К моему удивлению все согласились. Через два дня я с внуком Тамерланом, которому четырнадцать лет назад подарили Джонни, забрали конуру с нашей дачи, где лежал глубокий снег, и привёзли её домой. Конуру привели в порядок, отремонтировали и покрасили. Через несколько дней без предупреждения я поехал один в село к Алиму. Зашёл во двор и тихо позвал: «Джонни! Джонни!». Вдруг, откуда то появился Джонни, налетел вихрем на меня, ласково скуля стал облизывать и целовать, испачкал всю мою одежду. Я тоже обнимал и целовал его. Из дома вышел Алим и помог мне установить конуру. Не успели поставить конуру, как Джонни забрался в неё и стал гордо выглядывать из неё. Через несколько минут Джонни задремал. Когда я уходил, он даже не стал провожать меня, видимо боялся, что конура опять исчезнет. Я понял, что Джонни действительно полюбил новую семью и его нельзя забирать из неё, а то может заболеть. С лёгким сердцем я поехал домой, обещал, что буду привозить по праздникам своих внуков и внучек к Джонни, что бы они вдоволь могли поиграть с Джонни и сыновьями Алима. Все мои внуки и внучки, сыновья мои и я очень радуемся, что Джонни нашёлся и живёт у хороших людей. Радуется и Алим со своими сыновьями, что Джонни остался жить у них в семье. Радуется Джонни, у которого теперь две любимые семьи и своя конура.

Михаил Карашев       17 марта 2018 г.

Ребята, расскажу я сегодня вам про удивительную историю, которая произошла со мной в детстве. С тех пор минуло около семи десятков лет, в те далекие времена мне было меньше четырех лет, братику Вове около трёх, а малышу Тимоше исполнилось полтора годика. Родители наши работали в школе, мама преподавала географию, а папа военное дело. Каждый день они уходили на работу рано утром, а возвращались к вечеру. Меня оставляли дома присматривать за малышами и за больной, старенькой бабушкой Фаризат – мамой моего отца. Ко всему этому у меня были тысячи других дел, которые я должен был исполнять: следить за огромным хозяйством и поддерживать в нём порядок. У нас были телята и буйволята, гуси и гусята, индюки и индюшата, много утят и цыплят, а так же три дворовые собаки, которые охраняли домашнюю птицу от сорок воровок, гнездившихся на высоких деревьях акаций, растущих вокруг нашего двора. Этот день для меня начался неудачно, я проспал, разбудил меня страшный шум, который создавали разыгравшиеся братишки и проголодавшиеся дворовые собаки, которые громко лаяли, дрались у порога нашего старого дома, ожидая с нетерпением свой завтрак. Огромная печь, стоявшая в комнате у бабушки потухла и остыла, некому было подкинуть в нее кизяки и кочерыжки, взрослых не было дома, а мы детишки спали, а бабушка Фаризат не могла из-за болезни. Нечем было разогреть манную кашу для маленького Тимоши, а от холодной он категорически отказывался. С Вовой было легче, он с удовольствием кушал холодную и разогретую манную кашу, в добавок всё то, что мама нам оставляла на целый день: варённые куриные яички, сыр, сметану, чуреки. Кашу готовила и разогревала только наша мама на керогазе. Нас детишек и даже отца к керогазу она не подпускала, боясь что мы обожжемся или нечаянно устроим пожар и сожжем дом. Керогаз для сельчан был большой роскошью, не все могли его купить. В колхозе начисляли трудодни, никакой зарплаты колхозники не видели годами. Моим родителям было легче, они получали зарплату. Обычно я разогревал кашу на печке у бабушки Фаризат, а теперь я даже не знал, что делать, печку растопить была большая проблема, да пока её растопишь и разогреешь на ней манную кашу пройдёт много времени, а маленький Тимоша подгонял меня, начинал жалобно ныть, видя что я не тороплюсь его накормить. Мне пришла в голову мысль: «Надо кашу разогреть у соседей!». Быстро одев Тимошу и Вову, захватив чугунный чууанчик с холодной манной кашей, стал обходить соседей, но не нашёл ни одной топящейся печки. У соседей дома были одни полусонные детишки, родители у них на рассвете ушли на работу в колхоз, печи у них потухли, они как и я проспали, во время не подкинули в печку топливо: дрова, кочерыжки, солому и кизяки. Расстроенный неудачей, я с братишками вернулся домой, решив растопить у бабушки Фаризат злополучную печку. Надо было спешить, голодный Тимоша всё настойчивее требовал кашу. Прежде чем начать разжигать печку, я залез на тёмный чердак. Здесь на чердаке в разных местах лежали кучи кукурузных початков, пшеницы, семечки подсолнуха, проса, фасоли и другого всякого добра. На темном чердаке, под черепицей, в одном углу, были гнёзда голубей, в другом – гнезда воробьев, в третьем — гнезда дыгъургъу – филинов, в четвертом – гнезда хархупов – удодов. В гнездах пищали многочисленные, только что вылупившиеся желторотые птенчики. На чердаке расплодились многочисленные мыши, которые жили прямо в кучах кочанов и зерна, на них охотились филины, которые ловили их и приносили своим пучеглазым, похожим на лягушек детишкам — филинятам. Поймал я подросшего голубёнка, который по глупости и лени не вылетал из гнезда, хотя пора было ему покинуть гнездо. Принёс я голубёнка Тимоше, который сразу притих, начал играться с живой игрушкой, то пробовал ей открутить голову, то пытался её откусить. Голубёнка спасал Вова, он насильно отбирал его у Тимоши, который каждый раз начинал орать, требуя вернуть ему игрушку. А я в это время пытался растопит печку штаучём – огнивом, специальным камнем, дающего искры при ударе друг об друга. А спичек не было, они были редкостью, выделяли на семью одну-две коробочки в месяц. Выручила бабушка Фаризат, посмотрев на то, как я мучаюсь и никак не могу растопить печь, она пожалела меня и достала из под подушки коробочку с одной единственной спичкой, предупредила, что я должен затопить печку с первой попытки, других спичек в доме нет. Я заново проверил, правильно ли я разложил солому, кочерыжки, старую бумагу, сухую траву, примерился и одной единственной спичкой растопил печку, быстро разогрел манную кашу и накормил Тимошу. Все мы – я, бабушка и братишки успокоились, была решена основная задача: «Тимошу накормили и он сыт!». Решил я вернуть голубёнка в гнездо, пока ему маленький Тимоша не откусил или не открутил головку. Залез обратно на чердак и в темноте начал искать гнездо, из которого забирал голубёнка. Надо было действовать осторожно, не перепутать гнёзда, можно было получить вонючую струю от мамаши удода. С трудом нашел гнездо, посадил голубёнка и обратно где ползком, а где на коленках начал выбираться с тёмного чердака, свалился с кучи кукурузных початков и головой ударился об железный бидон-флягу, стоящую в дальнем самом тёмном уголке потолка, куда не смог бы забраться ни один взрослый мужчина. Решил проверить, что внутри этой фляги, открыл крышку, засунул руку, а там до верху лежала какая-то застывшая масса, с трудом кочерыжкой кукурузы выковырял кусочек и с ним спустился вниз с потолка. Изучил его со всех сторон, тёмно коричневый кусочек твёрдой массы был похож на тавот, которым смазывали оси повозок, тачанок, бричек, заржавевшие замки и петли дверей. Переложил этот кусочек тавота с кочерыжки на щепочку от акации и оставил на солнцепёке и занялся другими своими делами. Покормил дворовых собак, дал воды и зелёной травки телятам, буйволятам и домашней птице. Выпустил со двора гусей и гусят, которые радостно гогоча отправились на речку Курп, пощипать зелёной травки. Где то после полудня я вспомнил про тавот и решил им смазать петли дверей. На солнцепёке тавот растаял, стал тягучим, цвет его стал соломенно-жёлтым, запах от него стоял изумительный, пахло полевыми травами и цветами. Над растаявшей кашицей летали пчёлы и огромные шмели. С трудом отогнав их, я машинально лизнул эту кашицу языком и проглотил мизерную долю. Меня осенило: это не тавот, а сладкий пчелиный мёд! Взял с собой алюминиевую миску и нож и залез обратно на чердак, вырезал большой кусок тёмного, твёрдого мёда, и спустился в низ, растопил его на солнцепёке, угостил братишек и дворовых собак, а бабушке я ничего не дал, боясь, что она раскроет мою тайну. Каждый день я тайком забирался на чердак, приносил кусочек мёда. Так продолжалось полгода, наступила осень, затем пришла зима. А я молчал как партизан, скрывал от всех свою сладкую находку, Вова и Тимоша ничего не знали про мою находку, они ели с удовольствием мёд и даже не спрашивали где я его достал. Вскоре родители обратили на нас внимание, стали хвалить, что мы стали здоровенькими, розовыми и пухленькими, как поросята у бабушки Елены в Раздольном. Однажды весной мама привезла от своих родственников баночку пчелиного мёда. Начала угощать нас этим мёдом: «кушайте детишки сладкий мёд, его передал вам дедушка из Раздольного». Мы сыночки дружно отказались от него. Мать обиделась: «Зажрались, что не хотите мёда»! Она не знала, что за полгода мы вдоволь наелись мёда, объелись, что отворачивались от него. Меня выдал маленький Тимоша, он проговорился, всё время повторял: «Миша, мёд! Миша мёд!» Родители насторожились, стали расспрашивать, что это он хочет сказать, почему он повторяет одно и то же «Миша мёд! Миша мёд?!». Пришлось мне сознаться, что я нашёл на чердаке большую флягу с мёдом, кормил осенью и зимой Вову и Тимошу этим сладким мёдом, а так же любимых собак. Отец забрался на чердак, обмотал флягу с медом одним концом толстой конопляной веревки, другой конец перекинул через поперечную, огромную, дубовую балку тянущегося внутри крыши, и скинул конец нам, ожидающим в коридоре. Мы все: Мама, Я, Вова, дружно руками стали тянуть толстую веревку. Даже наши любимые дворовые собаки нам помогали, они втроем уцепились зубами за веревку, и упираясь лапами об глинястый пол коридора стали ёё тянуть. Общими усилиями приподняли и подтянули тяжелую флягу к балке, под крышей, а отец раскачивая веревку направлял ее в проем люка, затем мы бережно спустили ее вниз с чердака на пол коридора. Так и никто не вспомнил, кто и когда эту тяжелую флягу с медом поднял и спрятал на темном чердаке? Одна только бабушка Фаризат предположила: «Может быть это немцы, захватившие наше село во время Великой Отечественной Войны?». Они выгнали бабушку с дочерьми из дома в маленькую полуразвалившуюся саманную кухню, а сами три месяца жили в большом доме, что они там делали неизвестно, в дом они бабушку c дочерьми не пускали. Однажды ночью внезапно немцы сбегли из села, спасая свои жизни от наступающих советских солдат. Так они спешили, что в суматохе оставили все свое добро в доме: ложки, вилки , алюминиевые миски, солдатские фляжки со спиртом, шоколад. А самое ценное, забыли патефон в изящной кожаной коробке коричневого цвета, с никелированной головкой, с блестящей металлической заводной ручкой, десятками грампластинок, на которых звучали немецкие марши и бравые солдатские песни. Бабушка Фаризат десятки лет бережно хранила этот красивый патефон с грампластинками, доставала только в праздничные – торжественные дни. А мёда в этой фляге с темного чердака было так много, что ни за что одни с ним не управились бы, угощали всех соседей, родственников и друзей отца, заходивших к нам в гости. А я, объевшись пчелиного мёда в детстве, не люблю его, плохо переношу, почти не ем, принимаю как лекарство при простудах, но не более одной – двух чайных ложек в день. А Вова наоборот, за стол не садится без пчелиного мёда.

Михаил Карашев                                                                20 апреля 2018 года.

Удивительная история приключилась в далеком счастливом детстве с ребятишками, жившими в старинном кабардинском селе Каншууей. Однажды, в начале жаркого, знойного лета, наша мама разбудила меня и Вовочку рано утром перед уходом на работу в школу, а отца давно не было дома, он на рассвете ушел по партийным делам. Мама предупредила нас, любимых сыночков: «Хлопцы мои ридненькие, сегодня не ходите на реку Курп, сидите дома и ждите дервишей», Вова, младше меня на один год, не обратил внимание на слова мамы, он во всем полагался на меня. А я, пятилетний мальчуган, сразу заинтересовался и спросил маму: «Кто такие дервиши? Почему мы их должны ждать?». Мама объяснила: «Дервиши – это монахи, слуги аллаха – бога. Приплывают они к нам на кораблях из Турции, или из Сирии, или из Египта, ходят по селам, дарят ребятишкам подарки: мячики, рогатки, цветные шарики, 73глиняные свистки – петушки. Как только мы услышим свистки, нам надо бежать к мельнице, стоящей недалеко от нас, там будет праздник обрезания. Туда дедушки и бабушки, или старшие братья ребятишек будут приводить их из всего села, или сами ребятишки будут туда подходить. Все получат подарки, будет весело. Я вспомнил, что накануне мама и папа долго спорили. Мама возмущалась, громко высказывала отцу: «Ты же коммунист, зачем мучать сыночков? Им и так хорошо живется без обрезания, зачем их обрезать, они после этого будут болеть! Отец возражал: «Ничего страшного с ними не будет, раз – два – чик и они станут мужчинами! И мама моя и мои сестрички хотят что бы моих сыночков обрезали». Я понял, что мама предупреждала нас, но напрямую она не могла это сделать, чтобы ей потом не высказывала бабушка Фаризат – мама отца, которая только и мечтала, чтобы ее любимые внучата стали мужчинами, а так же наш отец, который во всем поддерживал свою маму. Мама наша говорила одно, а думала о другом, как уберечь детишек от злых дервишей? Я услышал в словах мамы то, о чем она хотела сказать: «Тикайте хлопцы отседова шустро, а то обрижут!». А по русски слва мамы звучали так: «Бегите отсюда скорее ребятишки, а то вас обрежут». Украинский язык я выучил у бабушки Елены в Раздольном, куда нас мама каждое лето отправляла, а русскому языку учила нас сама мама и дедушка Никита – отец мамы. Я проводил маму до ворот, попрощался и сказал ей, что все будет хорошо,подождав несколько минут после ухода мамы на работу, быстро оббежал всех соседских ребятишек живущих в центре села, где перед каждым похвастался: «Нам сегодня будут дарить подарки, затем обрежут!» После такой «радостной» вести, все ребятишки приуныли, погрустнели, у некоторых слезы потекли сами по себе из глаз. Сделав свое дело, предупредив всех, я вернулся домой, веря что ребятишки услышали в моих словах то, что я хотел им сказать: «Бегите пацаны, а то вам будет больно!». Дома я сказал Вове: «Собирайся, будем убегать из села и прятаться до вечера в укромном месте, а то нас обрежут бродячие лекари – дервиши, нам будет больно!». Захватив побольше еды, а воду решили набрать в пустые солдатские фляжки на Водокачке, Вова и я никого не предупредив, даже любимых трех дворовых собак, тихо, тайком исчезли с нашего двора, то есть сбежали. Добравшись до Водокачки, наполнили солдатские фляжки холодной родниковой водой, перешли на правый берег реки Курп, а от туда по тайным дорожкам, петляющим между кустарниками и деревьями, растущими вдоль правого берега реки Курп, добрались до места слияния реки Жороко (Жоруко) с рекой Курп, затем выбрались на ровную равнину, а дальше по пыльной дороге поплелись к озеру – болоту находившемуся в полутора – двух километров от нашего села, которое образовалась в пересохшем русле реки Жоруко, во время ливневых потопов. Очень труден был наш путь до озера. Вдали, над снежными вершинами высоких Кавказских гор, ослепительно ярким огнем горело недавно взошедшее солнце. Стояла нестерпимая жара, вокруг было тихо, не слышно было ни трелей птичек, ни пения цыкад. На редких деревьях, разевая клювы, сидели перегревшиеся вороны. В синеве неба на огромной высоте охлаждаясь зависли неподвижно черные грифы. Пока мы добрались до нашей цели, кожа наша обгорела, покрылась пузырями, пот с нас лился струей. Спасаясь от горячих лучей солнца, мы с Вовой быстро построили небольшой шалаш из веток густого кустарника, растущего вдоль берегов русла реки Жоруко и забрались в него, выпили холодной, родниковой воды, поели, и задремали в прохладе шалаша. Примерно через час к этому шалашу, где мы с Вовой укрылись, стали подходить по одному – два ребятишки из центра села с интервалом пять – десять минут, грязные, вспотевшие, с выпученными глазами, с разевающими ртами как у рыб, которым не хватало воздуха. Вскоре собрались все, кроме одного мальчика, который хромал и не мог сюда самостоятельно добраться. Ребятишки все мои близкие друзья, жившие в центре села рядом со мной, оказались смышлеными, продвинутыми, как теперь говорят. Мои друзья прйидя в себя от такой неожиданной «радостной» вести, которую они узнали от меня, решили проверить, дома ли я с Вовой, пришли к нам через несколько минут, а нас нет, убёгли, сразу поняли мои слова правильно: «Бегите, а то обрежут!». Нечему было радоваться ребятишкам из центра села, от старших братишек и ребятишек, которым проводили обрезание пять лет назад, они наслышались, что они болели, мучились несколько дней после превращения их в настоящих мужчин. А одному из них повторно делали обрезание, у него все опухло, гудело и зудело, а дервишей давно след простыл, они сделали свое дело и исчезли из села, чтобы вернуться снова через пять лет и обрезать очередных подросшихся малышей. Пришлось бедного мальчугана, орущего от боли, через три дня после обрезания, на бричке вести к муле в соседнее село, который был один на весь район. Все мулы до революции, спасая свои жизни, бежали в Мусульманские страны: Турцию, Египет, Иорданию, Сирию. После второй мировой войны, в родное село вернулся один старенький мула из Турции. Он и спас мальчугана, cпециальным ножом из дамасской стали, повторно обрезал его. Поправился мальчуган, он ходил по селу и хвастался, что стал дважды мужчиной. Наслушавшись таких страшных рассказов, и предупреждение мое, каждый из ребятишек живший в центре села самостоятельно принял решение и никого не предупредив тайком бежал из села, чтобы переждать в потайном месте пока дервиши покинут село. Потайное место у нас у всех было одно и тоже, это ближайшее озеро в русле реки Жоруко, куда мы приходили тайком поплавать и понырять не предупредив даже родителей. Собравшись возле нашего шалаша, ребятишки быстро расширили наше прохладное убежище и залезли в него. До вечера отдыхали, купались, ныряли, ловили рубашками рыбешек в озере. При этом не теряли бдительности, выставили охрану, чтобы нас не застали врасплох, не поймали и не отвезли обратно в село к дервишам. Примерно к десяти – одиннадцати вечера мы вернулись в село. Недалеко от Водокачки, на скамейке сидели мужчины, они о чем то оживлено разговаривали, подойдя ближе мы услышали, что разговор идет о бедных ребятишках, которых насильно бабушки и дедушки приводили к дервишам на обрезание, обрезали всех как на гильотине, зажав кожицу между двумя струганными дощечками, острым ножом отсекали её, рану присыпали золой, никаких повязок не накладывали, кровотечение останавливали глиной, залепив ей рану. Обрезали примерно сто пятьдесят ребятишек из села, вся площадка перед мельницей была перепачкана кровью. Оставив мирно беседующих мужчин, мы разошлись по домам, уставшие, голодные, в грязной одежде, но радостные, что избежали такой болезненной процедуры. К нашему удивлению ни одного из нас родители не ругали, из района пришло указание, «Дервишей в село никогда не пускать! Детишек больше не мучать! А обрезание делать в больницах, только по медицинским показаниям!». С этого дня и по сей день дервишей в село не пускали, они сами и не приезжали. Видимо у них хватало работы на ближнем Востоке, в Африке и в Индии. Проблема с обрезанием в нашем селе была исчерпана. Если кого то обрезали – то об этом никто не знал, детишек возили в Нальчик, Пятигорск, Москву. Прошло с тех пор около семи десятков лет, но я до сих пор вспоминаю бедненьких ребятишек, моих однолеток из Гоухабла, из Кожака, из Кожапща, которых я не смог предупредить, чтобы они бежали из села, особенно мальчика из центра села, которого я предупреждал, но из за больной ноги он не смог убежать. Все они пострадали от дервишей, всех их обрезали! Жалко детишек из далекого детства!..

Михаил Карашев                                                                                  1 мая 2018 г.

Къаншыуейк1э зэджэ къуажэшхуэм ику дыдэм хуэзэу дыщыпсэурт. Зэкъуэш ц1ык1уит1ыр — сэрэ Вовэрэ — зыр илъэсипл1, адрейр тху дыхъуу арат. Пщэдджыжьым иджыри дыжейуэ, ди адэ-анэр лэжьак1уэ дэк1ырт. Дыкъызэщыумэ, десагъэххэу езыр-езыру гъуэлъып1эм дып1ащ1эу дыкъепк1эрт, зы пщэрылъ ин гуэр дгъэзэщ1эн хуейм хуэдэу. Къапщтэмэ, унагъуэ 1уэхур зи пщэ дэлъри дэрат. Джэдкъазыр гъэшхэныр, унэр зэлъы1ухыныр, ди пщ1ант1эшхуэр пхъэнк1ыныр, нэгъуэщ1 куэди щ1эн хуейти, пщыхьэщхьэ хъухук1э абыхэм яужь диту къэджыхьырт. Зы дакъикъэ лей ди1эртэкъым. Ди унэ гупэм къыщыт щхьэл инышхуэм деж къыщыщ1эддзэрти, уэрамри пщ1ант1эри зэщ1эткъуэрт: гъуэгубгъум зэрызелъафэу 1ут къуацэ-чыцэхэр къитфыщ1ык1ырт, уэрамым жыг щ1агъхэм щрапха, гъуахъуэу тет шыд тхьэмыщк1эхэр къык1эрытпхык1ыжырт… А зэманым ди щхьэлым гъунэгъу къуажэхэми уеблэмэ нэхъ жыжьэхэми къик1ыурэ ц1ыхухэр щыхьэжэрт. Чэзур къалъымысу, жэщ къызытехъуи, нэху абдеж щызыгъэщи къахэк1ырт. Арати, шэджагъуэм, дыгъэр щыкъэракъэм ирихьэл1эу, къыщытхуэмы1этым тлъэфу хъарбыз къуэлэнышхуэхэр чэзум хэтурэ езэша, я адэхэм «дык1уэжыну дыхуейщ» жра1эурэ гъыным нэса сабийхэм яхуэдгъажэрти, зэтесабырэжырт. Апщ1ондэху щхьэхуит хъужа шыдхэм щхьэл гупэм зэрыхьзэрий къыщагъэхъурт. Дэ а 1уэхум зык1и дыхэмыл1ыфыхьа хуэдэ, зэкъуэшит1ыр Курп псы ежэхым дыдэлъэдэжырти, дыгъэм къигъэплъыну хунэса псы утхъуа ц1ык1ум дызэрызехьэу зыхэддзэрт. Иужьк1э псы 1уфэм 1уищ1ыхьа сэбсэт1 щ 1 ы 1 эты 1 эм зыщыдгъэупщ 1 ы 1 ужырт. Дрикъуху дыджэгуа нэужь, дыкъызэрымэжэл1ар зыхэтщ1э щыхъум унэм дек1уэлэжырт. Къыщыдгъэзэжк1э мащ1эуи дыкъуейщ1ейрэт дэ?! Гъунэгъухэм я пхъэ куэбжэхэр 1удгъэзыщ1ык1ырти, танэхэр, хывышк1э ц1ык1ухэр, абыхэм хьэхэр банэу яужь иту, къызэрыдэхырт, псыхъуэм зэрыхьырт. Унэм дыкъызэрысыжу джэдэщыбжэхэр 1утхырти, джэджьеймрэ гуэгушымрэ пщ1ант1эм къыдэдут1ыпщхьэрт, «хунт дыхъуа закъуэ!» жыхуа1эу, хэт хадэм илъэдэнт, языныкъуэхэми дыгъэ гуащ1эмрэ гъудэбадзэмрэ зыщахъумэу жьауап1э здэщы1э къуацэ-чыцэхэм, к1арц жыг лъабжьэхэм зыщ1адзэнт. Дызэрызехьэурэ а махуэм гу лъыттатэкъым ди ныбжьэгъу П1ыт1ат1эрэ ди къуэш ц1ык1уит1 Сэлэдинрэ Зауррэ псыхъуэм нызэрымык1уар. 1уэхур зытетыр зэхэдгъэк1ыну дыщыжэм, ахэр зэрыкъуейщ1еям къыхэк1ыу я адэ- анэхэм унэм щ1аубыдауэ зэрыщ1эсыр къэтщ1ащ. П1ыт1ат1эрэ и анэмрэ щыпсэур ят1э чырбышк1э ящ1ауэ щыта зы унэ кхъахэ ц1ык1ут. Абы 1унк1ыбзэ къэби хэлътэкъыми, и анэр лэжьак1уэ щык1уэм унэбжэм баш пэщ1игъэкъуауэ арат. Куэдрэ дыпэрытакъым: щэхуу пщ1ант1эм дыдыхьэри, П1ыт1ат1э щхьэхуит къэтщ1ыжащ. Нэхъ гугъур къытпэщылът. Сэлэдинрэ Зауррэ щыпсэу унэщ1эр инышхуэт ик1и пут и хьэлъэнщ жып1эну 1унк1ыбзэ къэбышхуэ ф1эдзэжат. 1унк1ыбзэ1ухыр уимы1эмэ, укъэсыжат. Арщхьэк1э дэ дынэхъ бзаджэжти, пхъэ пк1элъейр зэпыт1ыгъыу къэтлъэфри унэм к1эрыдупсеящ, к1элындор к1ыхьым хуэзэ щхьэгъубжэм и гъунэгъуу. Сыдэк1уейри щхьэгъубжэ пл1имэ нэхъ ц1ык1ур 1узгъэзэщ1ык1ри сыщ1эпщхьащ, апхуэдэ дыдэу ди ныбжьэгъухэр абык1э къыщ1этшри, щхьэгъубжэр здыхуэтщ1ыжащ. Ди гупыр ирикъужат иджы. Щ1алитхум тщ1эн дгъуэтынтэкъэ?! Зэрыхабзэу джэдкъазымрэ 1эщымрэ уэрамым дэдут1ыпщхьэрт, гъунэгъухэм я хадэхэм къыхэжа къудей я пхъыр, къэбыстэр, бжьын ц1ынэхэр 1исраф ящ1у. Пщыхьэщхьэхуэк1уэ хъуауэ мурад тщ1ащ къуажэм зы километрк1э пэжыжьэ хъарбыз хьэсэм дык1уэну. Жэщ къыттехъуэнк1э зэрыхъунум зыри егупсысакъым. Къаз шырхэмрэ шк1ащ1эхэмрэ удз ц1ынэ къазэрыхуэтшэ гу ц1ык1ур здетшэжьащ. Хъарбыз хьэсэм дынэсыху жэщ къыттехъуащ. Дунейр къигъэнэхуу уафэм мазэ хъуреишхуэ къит1ысхьат, вагъуэ ц1ык1у минхэр зэщ1эпщ1ыпщ1эрт. Сабэ гъуэгур абыхэм къытхуагъэнэхуу дык1уэц1рок1. Ди хъуреягък1э ц1ыр- ц1ырхэмрэ шэдым хэс хьэндыркъуакъуэхэм я макъхэм ф1эк1а, псэ зы1ут нэгъуэщ1 зыри щы1этэкъым. Адэк1э-мыдэк1э жыгхэм жьындухэр къыхоплъ, укъагъэшынэжу. Пщ1энт1эпсыр еткъуэк1ыу, жэщ ныкъуэм дынэсащ хьэсэм. Хунту ди закъуэу губгъуэм дызэритым щхьэк1э, дызыщ1эмыгупсысыжу 1эуэлъауэшхуэ къэдгъэхъурт. Хъарбыз хьэсэм дыщыхыхьэм, хъумак1уэ л1ыжьым бийр къэблагъэ къыф1эщ1щ гужьейри, фочыр игъауэурэ 1уащхьэм дэжри къуак1эбгык1эм зыкъуигъэпщк1уащ. Абы ф1эк1а хэмылъу, бгым кърилъэсэхыу лъакъуэ гъэувып1э имы1эжу губгъуэм щрикъухьа ф1эк1а умыщ1эну ди пащхьэм илъ хъарбыз къуэлэнышхуэхэм щыщ тыншу ди гу ц1ык1ум къихуэр идгъэзагъэри, дыкъызэрык1уа гъуэгум дытеувэжащ. Нэхущыр къызэк1эщ1итхъырт. Ихъуреягък1э даущыншэщ, жэщым зыри къэмыхъуа хуэдэт. Къару лъэпкъ тщ1эмылъыжу, псоми ди щхьэр къыф1эхуауэ зыр адрейм иужь диту лъагъуэ псыгъуэм дрик1уэрт. Пщэдджыжьыпэм къызэщ1эуша уэгунэбзум я уэрэдыр къызэрытхурашми нэхъ лейуэ дыкъигъэнэжэгужэртэкъым. Къуэк1ып1эмк1э ц1ыплъу дыгъэр къыкъуэплъыну хунэсыжащ. Щыхухэм я 1эщыр хъуп1эм къыщыдахум ирихьэл1эуи къуажэм. Унэм дыдэмыхьэж щ1ык1э ди хъыбарыр япэ иту къэк1уат. Къызэрыщ1эк1амк1э, хъумак1уэ л1ыжьыр апхуэдизк1э дгъэшынати, дэ хъарбызыр къетлъэфэк1ыхук1э езыр къэсыжри, нэмыцэхэр жэщыбгым къытеуэу хъарбызыр ягъэукхъуэжауэ жи1эу къуажэм дэлъэдат. Арщхьэк1э псоми къагуры1уат 1уэхур зытетыр. Ди адэ-анэм зэи унэм дыщ1аубыдэну иужь ихьэртэкъым, сыту жып1эмэ ящ1эрт, дауэ дымыщ1ами, дыкъызэрыщ1эк1уэсык1ыжынур. Ауэ абы ямыщ1эр зыт: 1унк1ыбзэ1ух лей ди1эу абыхэм язэрыщыдгъэпщк1урт. Апхуэдэ 1эмалыр щыщытхэмызагъэм, дахэк1э дагъэ1ущмэ яф1экъабылу къыдэпсэлъащ, нэхъыжьхэм дедэ1уэн зэрыхуейм, дызэрымыкъуейщ1еиным дыщ1агъэдэ1уащ. Я унафэ хэмылъу дяпэк1э зыщ1ып1и дызэрамыут1ыпщыныр хьэкъыу тпхагъэк1ат. Махуэ псом дыкъэп1эт1эуакъым, ди жейр иридгъэкъужыху. Куэдрэ нэхъыжьхэр дгъэдыхьэшхыжащ сабийхэм защызыгъэпщк1уа хъумак1уэ л1ыжьым къыщыщ1ар жыт1эжыхунк 1э. Ауэ гъунэгъу щ1алэ ц1ык1ухэм я к1эн къик1атэкъым: ахэр унэхэм щ1аубыдэри ар я тезыру махуэ зыбжанэк1э щ1агъэсат.Илъэс куэд дэк1акъэ абы лъандэрэ?! Сабиигъуэ дахэ ди1ащ. Иджы дэ езыр дадэ дыхъужащи, дызэхуэзэхук1э хъарбызыхьэ дызэрык1уар 1эмал имы1эу ди гум къок1ыж.

Михаил Карашев.                                                             26 марта 2018 год

В далеком счастливом детстве я жил с родителями в центре большого села Каншууей. Мне исполнилось пять лет, не по возрасту смышленый, крепкий, рослый, я мог постоять за себя. Спасаясь от жары и духоты, мы маленькие ребятишки, целыми днями пропадали на речке Курп возле Водокачки, купались в тёплых водах речки, охраняли домашних гусей с гусятами от ястребов, ворон, сорок, от одичавших собак и кошек. Напротив Водокачки стоял огромный полуостров. На ровном плате полуострова росла маленькая нежная травка с двумя листиками, по травке бегали только что вылупившиеся накануне ночью, глупые, пушистые, желторотые гусята. Пытаясь сорвать листочки, опрокидывались на спину, болтали лапками по воздуху, но встать самостоятельно не могли. Звали на помощь своих мам гусынь. Увлёкшись беготнёй, ссорами и дракой, наиболее шустрые и бойкие гусята добирались до опасного края плата. Увидев под обрывом текущие воды речки, прыгали в неё с высоты девять-десять метров, начинали радостно плавать и нырять, через несколько минут сообразив, что рядом нет мамы, жалобно громко пищали. За прыгнувшими гусятами пытались последовать сестрёнки и братишки, взрослые гуси и гусыни, но им преграждал путь огромный гусак – глава семьи. Громко гогоча и кусая непослушных, он отгонял всех от края обрыва. Не выдержав жалобных писков, упавших с обрыва гусят, молодая гусыня взлетала на середине полуострова, перелетала через гусака и плавно приводнялась рядом с гусятами, за ней взлетали все взрослые гуси и садились в речку под обрывом, следом мячиками сыпались с обрыва оставшиеся гусята. Последним слетал с обрыва грозный гусак. Он наказывал провинившихся взрослых гусей, клевал, бил крыльями, выгонял из речки, наводил порядок в своем гареме. Собирал всё стадо и гнал вниз по руслу речки метров двести до пологого склона полуострова. Здесь, по проложенным гусиным тропинкам, вся стая медленно карабкалась на вершину полуострова. Гусак своими заботами о семье делал половину нашей работы, он охранял гусят, водил на водопой, а вечером приводил домой на ночлег. В обязанности каждого мальчика входила трудная и опасная задача: мы по очереди возвращали на плато, свалившихся с обрыва гусят, рискуя получить удары крылом от гусыни или болезненные укусы гусака. Сперва мы собирали в кучу гусят, а потом хворостиной отгоняли вниз до подъёма на полуостров, гусята разбегались в разные стороны, не хотели карабкаться на полуостров. На выполнение этой работы у каждого мальчика в день уходило по два-три часа. Однажды подошла моя очередь возвращать на полуостров гусят, сорвавшихся с обрыва. Мне повезло, на этот раз упали всего три гусёнка. Поймал я их быстро, посадил под рубашку, гусята сразу перестали пищать, заснули. Пробежал по руслу реки вверх, а не вниз как обычно, решив забраться на полуостров с другой стороны и вернуть гусят на плато, пока меня не заметили взрослые гуси. Пробежав метров сто или больше, но подходящего места выбраться из речки я так и не нашёл. Берега речки были глинистые, мокрые, скользкие и крутые. В удобных местах для подъема на полуостров росла осока с острыми, как ножи стеблями, без сапог через неё нельзя было перебраться. В других низких местах были грязевые болота, здесь было опасно, можно было провалиться в трясину и никто не смог бы, потом найти. Расстроенный неудачей, поплёлся осторожно дальше вверх по руслу реки. Река заросла водяными лилиями, листья которых полностью закрывали текущую воду. У правого берега реки под корнями, растущими из воды, образовались глубокие омуты, в них плескались тысячи серебристых рыбешек, величиной с детский мизинец, плавали головастики. Над омутом летала мошкара, порхали разноцветные бабочки, зависали неподвижно четырехглазые стрекозы. На всю эту живность охотились огромные жабы и лягушки, жившие рядом в болоте и на ветках ив, они прыгали в омут и на лету ловили широкими языками насекомых, проглатывали мигом, квакая от удовольствия. На жаб и лягушек охотились, гнездившиеся на деревьях, наглые сороки, трещавшие барабанной дробью, недовольные мною – чужаком, вторгшимся на территорию, которая им принадлежала. Вдруг, я увидел, в глубине омута промелькнувшую темную тень. Она скользнула в воде ниже рыбёшек и сразу исчезла. Змея?! Или показалось? Внимательно заглядывая в омут, стоял несколько минут, но она не появлялась. Решил вернуться вниз по руслу реки к Водокачке, но почему то продолжил упрямо путь вверх, надеясь, что найду проход к полуострову. Метров через триста берега стали пологими, ущелье раздвоилось. В правом рукаве ущелья стало видно русло пересыхающей реки Жоронка. По этому руслу вода текла только во время ливневых селей. На пересохшем русле реки Жоронка росли верблюжьи колючки. На высоких берегах и склонах росли редкие кустарники. На них разевая рты, сидели неподвижно чёрные, огромные вороны, одуревшие от жары и жажды.

В левом рукаве ущелья протекала мирно с тихим журчанием наша любимая речка Курп. Русло реки в этих местах было шире в два-три раза, чем возле Водокачки. На пологих берегах росли большие, яркие, разноцветные красивые цветы с медовым запахом. Над ними вились пчёлы и шмели собирая мёд. На склонах росли деревья алычи, сливы, груши, яблони, тутовника, цвели пышные акации. Через речку сельчане построили мост, уложили две огромные железные трубы, по ним продолжала течь река. Сверху труб настелили бревна , засыпали глиной и песком с камнями. Через мост шла дорога из села к ферме и полеводческим бригадам. Возле моста я без труда выбрался на дорогу в районе верхней части села – Кожапща. Вернулся к Водокачке с другой стороны, откуда меня никто не ожидал.

Прошла почти половина дня, как я исчез. Друзья обеспокоенные моим долгим отсутствием, искали меня, бегали по руслу реки вниз и вверх, звали. Увидев меня, все обрадовались, обнимали, спрашивали: «Где ты был? Что случилось?» Рассказал: «Видел огромную, чёрную, страшную змею, от которой убежал вверх по руслу реки до моста». Предупредил: «Ребята, не ходите на другую сторону полуострова! Там болота и трясины. Водятся огромные жабы, ядовитые змеи с раздвоенными языками, с чёрными кривыми клыками, с которых капает смертельный яд!»

Нафантазировал и сам в это поверил. Перепугал ребят своими байками. Змей все ребята панически боялись, обещали мне вверх по речке не ходить. За моё отсутствие с обрыва свалились пять гусят, я вернул с ними и моих мучеников обратно на плато полуострова. Мне помогли мои верные друзья, соседские ребята Харун и Заур. По дороге они спрашивали про мои приключения со змеёй. Несколько ночей мне снились кошмарные сны: – за мной по речке зигзагами, кольцами плыла огромная, чёрная змея, разевающая свою пасть – капюшон, с острыми кривыми клыками, с раздвоенным языком. Она пыталась меня укусить. В последнюю секунду я от неё убегал. Просыпался ночью с криками: «Змея! Змея!» Мать меня успокаивала: «Нет там змей, успокойся и спи!». Каждый день на речке друзьям рассказывали про свои сны. И другим ребятишкам стала сниться эта змея. Посовещались мы все и решили, что мне надо эту змею поймать и убить, а то она сама меня найдёт, укусит, или задушит во время сна. На третий день, прихватил кирзовые сапоги отца, взял из курятника корзину и рано утром пришёл на водокачку, где меня ждали Заур и Харун с заготовленными острыми палками – дубинками.

Распределили между собой обязанности. Заур и Харун остаются на берегу, я ловлю корзиной змею и выкидываю к ним. Они острыми палками её прикалывают к земле, а я выскакиваю из реки и добиваю змею. Уверенные в себе мы, выпятив свою грудь, пошли к омуту. Я шёл впереди, возглавляя отряд, показывая дорогу, не боялся, знал, что меня выручат всегда мои верные друзья. Но они плелись за мной, о чём-то тихо говорили, оба покраснели, пот лил с них градом, жаловались на жару.

Добрались до омута. Я с корзиной полез в омут и стал черпать – таскать её по дну. Ребята приготовили своё оружие, ждали на берегу, мрачно молчали, стояли неподвижно как истуканы. Каждый раз в корзине оставались мелкие рыбёшки и головастики. Один раз попалась огромная зелёная жаба. Перепуганная, визжащая, свистящая, хрюкающая, как поросенок, пойманный за хвост. С каждой моей неудачной попыткой ребята стали оживать, шевелиться, шутили надо мною: «Нет здесь змей! Хватит ползать в омуте, вылезай, вернёмся к Водокачке!» И вдруг, когда я хотел вылезти из воды, что-то тяжёлое попало в корзину. Оно билось с шумом внутри корзины, только брызги летели вокруг меня. Я крикнул: «Змея!» — и мигом выкинул корзину с уловом на берег к ребятам. Ребята исчезли, будто испарились. Осталось на мели только оружие, которое они бросили во время панического бегства. Я спокойно выбрался из омута, подобрал оружие одного из моих телохранителей, перевернул корзину, а в ней нет ничего, она пуста. Зато впереди на берегу, в густой траве, что-то шумело, ползало, вертелось, ломая стебли, оставляя широкий след на песке отмели. Длинной палкой раздвинул траву, пригляделся, оказалось, что это большая рыба, почти моего роста, с чёрной спиной, с золотистыми крапинками по туловищу, с длинными усами, с острыми, мелкими зубами в большой разевающей пасти. С трудом запихнул её обратно в корзину, обложил сверху и снизу мокрой травой, накрыл рубашкой, придавил тяжёлыми кирзовыми сапогами, что бы рыба ни выскочила, и вернулся с драгоценным уловом на Водокачку. Сбежались все ребятишки. На берегу речки соорудили бассейн из глины, заполнили его водой, запустили туда мою рыбу. Никто из нас, сельских ребятишек, в рыбах не разбирался, мы ловили в нашей речке только одну серебристую рыбку, которую называли Халабго. Длиннее десяти сантиметров она не вырастала. Её наши родители жарили на сметане, очень было вкусно. В речке водилась и другая мелкая рыбёшка Пащакапса, мы её не ели, была несъедобна, вдобавок кусалась. Наглядевшись на диковинную рыбу вдоволь, ребята помогли отнести ее ко мне домой . По дороге заходили к родителям моих друзей, показывали её, а я хвастался, что я её поймал эту большую рыбу один. Взрослые хвалили меня, что я герой, что один справился с такой здоровой рыбой. Добрались до нашего дома. Увидев ораву ребят, моя мама Катя испугалась, спрашивает: «Что с тобой приключилось? Ты не поранился? Тебя не покусали собаки?». Показали рыбу ей. Она обрадовалась, стала меня хвалить: «Мишенька, сыночек мой, поймал рыбину! Какой молодец! Да это сом огромный! Как он попал к нам в речку? Как ты один смог с ней справиться?». Мама работала в сельской школе учителем, преподавала биологию и зоологию. Она рассказала, что сомы в нашей речке не водятся, живут в реке Терек. Попасть этот сом по нижнему течению в речку не мог, там препятствие – Акведук возле Сухоцкого. Значит, он попал к нам сверху, со стороны ингушского Малгобека, куда подходит канал из Терека, начинающийся возле Назрани. Видимо, во время ливня прорвало канал, и рыбина с потоком воды доплыла до озера Жорокко, а оттуда по реке Жоронко добралась до речки Курп. Мама зажарила сома и угостила нас. Очень вкусная рыба оказалась! С того случая я попал в историю села как пятилетний мальчик поймавший самую большую рыбу в речке Курп. Живут в селе старожилы, им исполнилось более восьмидесяти лет, но они помнят и рассказывают про мои приключения с рыбиной – сомом, которого зажарила моя мама Катя и угостила всех ребятишек — моих друзей из села.

Михаил Карашев.                                                             26 марта 2018 год

Два месяца назад мне исполнилось семь лет. Осенью я должен был поступать в первый класс нашей сельской школы. Но ни о какой учёбе я и не думал, в школу ходить не собирался. Умею читать и писать, а считаю лучше, чем мои родители, этого с меня достаточно, думал я. Спорил с родителями, которые работали учителями в школе. Они уговаривали меня, а я возражал: «В школу не пойду! Пусть в ней учатся соседние ребятишки и мой младший братик. Они не знают даже букв алфавита!» Родители смеялись: «Сыночек, скоро ты поймёшь, что без школы ничего ты в жизни не достигнешь. Останешься неучем. А с кем будет ходить в школу твой младший братик? Он совсем маленький, несмышлёныш, до школы не дойдёт, заблудится, потеряется по дороге! Что тогда мы будем делать без малыша? Без тебя учиться он не сможет, надо ему помогать!» Я упорно стоял на своём: «Не буду ходить в школу!» На этом наши споры заканчивались. Третий год подряд не было дождей. На деревьях скрутились и высохли листья. Трава на холмах пожелтела. Земля потрескалась от недостатка влаги и жары. Горизонт в стороне Малых кавказских гор был закрыт темно-багровыми облаками. Жители села говорили, что там, вдали горят леса и степи. Взрослые сельчане с маленькими детьми и домашней скотиной: коровами, буйволицами, лошадями и даже птицами: гусями, утками и индюшками спасались от жарившего солнца на реке Курп. А мы, ребятишки постарше, пользуясь предоставленной нашими родителями свободой, целыми днями пропадали на Водокачке. Купались в родниках, образовавшихся из ледяной воды, текущей из железных труб, вбитых в отвесный левый берег реки Курп. Плескаясь в теплых водах речки, бегали по руслу реки вверх и вниз. Проголодавшись, убегали домой, быстро глотали еду, приготовленную, впрок нашими мамами и бабушками и обратно возвращались на Водокачку. Однажды, увлечённые играми и беготнёй, мы незаметно добрались до нижней части села, до Кожака. Здесь к нам присоединились местные ребятишки. В играх быстро пролетел день, стали возвращаться назад, в центр села КожакIу. Поплелись по извилистому руслу реки домой. Отвлекшись на несколько минут, заглядевшись на дерущихся ворон, я отстал от своих друзей. Решил пойти напрямик, через подворья сельчан, живущих на краю села, сократить путь и догнать ребят ушедших вперед. Забрался на высокий левый берег реки, вышел к подворьям и побежал через огороды. Собак я не боялся, со всеми ладил и дружил. Ни одна собака не подала голос, не залаяла, не почуяла и не заметила меня.

Одурманенные знойным солнцем, они дремали, попрятавшись в потайных местах подворья, что бы их ни беспокоили и не мешали отсыпаться. Быстро проскочил с десяток заросших бурьяном огородов, никого из сельчан не встретил, никто меня не видел, как я прорываюсь через сорную густую траву и прыгаю через невысокие ограды подворий, рискуя получить ожог крапивы. Всё обошлось, не поранился, даже царапины не получил, хотя и бежал босиком. Забрался в очередной огород и ахнул от удивления, будто я попал в другой мир, на другую планету! В лучах заходящего багрового солнца я увидел сказочный сад, который я видел в сельском клубе, где крутили сказки для детей. Подумал: «Показалось, или я сплю и вижу цветные сны?» Закрыл глаза и снова открыл, сад не исчез. Значит, это не сон, а реальность! Стал медленно обходить сад, везде здесь были разбиты цветники, на которых росли яркие разноцветные цветы. В одних цветниках росли розы, на других тюльпаны, на третьих георгины. У меня глаза разбежались от удивления. Среди этой красоты стоял небольшой белоснежный домик с зелёным фронтоном, с резными окнами, с невысокой крышей из красной черепицы. Такой красоты я никогда ни у кого в нашем селе не видел. Ни от кого не слыхал, что в селе у нас есть сказочный сад. И не думал, что я найду его на окраине большого села. Вдруг, из открытого окна домика меня окликнули звонким детским голосом, на чистом русском языке: «Мальчик, ты как сюда попал? Заблудился?» Оглянулся, думая, что меня зовёт маленькая девочка. Увидел, что из окна выглядывает незнакомая бабушка и продолжает меня расспрашивать детским голоском: «Ты кто? Как тебя зовут?» Я онемел от удивления. Подумал: «Я сплю и вижу сон. Этого не может быть?! Или я перегрелся от жаркого солнца и это мне мерещится?» Бабушка продолжила разговор: «Заходи мальчик в дом, не стесняйся. Ты, наверное, проголодался? Я испекла пирожочков, угощу тебя, они вкусные, тебе понравятся!»

Я продолжал сомневаться: «Неужели я попал в сказку про Бабу Ягу?» Но быстро понял, что меня хотят накормить, от голода мой живот урчал, требовал еды и подгонял меня: «Иди и покушай пирожков, раз тебя приглашают!» А пирожки я любил, никогда от них не отказывался. Особенно мне нравились пирожки с сыром и зеленью. Решительно открыл входную дверь и вошёл. У порога коридорчика меня встретила улыбающаяся бабушка и провела на кухню. На роль Бабы Яги из фильмов сказок она не тянула, в фильмах и детских книжках Баба Яга была злобной старушкой, с костяной ногой, горбатой, с кочергой или метлой. А эта бабушка симпатичная, добрая, весёлая. Больше я не думал, что это сон, успокоился и начал осматриваться вокруг. На улице стемнело, наступил вечер, а на кухне у бабушки было светло. Электричество в те времена в наше село не провели. Сельчане пользовались керосиновыми лампами и фонарями. А у бабушки кухню освещали бронзовые светильники со свечами и трехрожковая бронзовая люстра, висящая под потолком, тоже со свечами. В правом углу кухни стояла железная печь, дышавшая жаром, от горевшего в ней угля. На печи стоял большой медный таз с горячими пирожками. Поставила бабушка этот таз передо мной, и я стал улепетывать их. Они были вкусные, аппетитные, с разной начинкой – с сыром, картошкой, капустой, творогом с зеленью. Я всё перепробовал, наелся до отвала. Столько пирожков сразу я никогда не кушал. Наконец я заговорил, назвал своё имя, рассказал про родителей, про братика, про школу, в которую не собираюсь ходить. Бабушка всё время хохотала, шутила: «Не может быть, какой ты ещё глупый, ты ещё не понимаешь, что надо учиться упорно, что бы исполнились твои желания, твои мечты». Оказалось, что она знакома с моими родителями. Бабушка показала мне оставшиеся в доме две комнаты: большой зал с красивым диваном и коврами на стенах и маленькую спальню с двумя резными деревянными кроватями. Затем она рассказала про себя. Она родом из другого села, супруг офицер, служил в армии. Жили они в больших городах нашей Родины, в Минске, в Киеве, в Москве, в Сталинграде, в Ленинграде, куда направляли на службу супруга. На войне с фашистами муж погиб. У них взрослый сын, учёный, работает в Нальчике. Приехала к родственникам супруга в наше село и не собирается отсюда уезжать. Здесь ей нравится, тихо и спокойно, она разводит цветы, ходит на речку, сидит на берегу речки, отдыхает. Проводила она меня до ворот и посоветовала: «Скажи сегодня же родителям, что ты будешь ходить в школу и учиться лучше всех». Передала для моих родителей и младшего братика сверток с пирожками, и я побежал домой. Родители мои беспокоились, что так долго их сыночек отсутствует, спрашивали у моих друзей про меня, начали искать, а я, наконец, появился живой и здоровый. Передал свёрток с пирожками родителям и рассказал, почему я задержался и поздно пришёл домой, про бабушку, про сад и красивый волшебный домик. Закричал: «Буду ходить в школу!» Мама и папа обрадовались, похвалили меня, сказали: «Молодец сыночек!» Особенно был рад младший братик, он без меня в школу в этом году не стал бы ходить. Ему исполнилось только что шесть лет, он был маленький глупый мальчик, который не знал даже букв алфавита. С тех пор минуло более шести десятков лет, но я с грустью вспоминаю встречу с незнакомой бабушкой, которая изменила мой взгляд на жизнь. Благодаря ей я стал ходить в школу, учился на отлично, достиг всего, о чём мечтал в детстве: окончил школу, институт, ординатуру, служил в армии офицером, женился, у нас два сына, три внучки, три внука. Мы очень счастливы! Спасибо дорогой незнакомой бабушке из далёкого детства!

Михаил Карашев.                                                               26 марта 2018 год.

Май месяц 1950 года, мне исполнилось три года, а младшему братику Вове два года.

Родились мы в один день девятого мая, но с разницей в один год. Отец наш Хазрит души не чаял в своих первенцах сыночках, купил нам на общий день рождения велосипед для взрослых на вырост, с пожеланиями, чтобы мы росли быстрее и научились на нем кататься годика через два-три.

Младшего братика не заинтересовал такой подарок на вырост, он даже не подошел к нему и не потрогал, а я со своими друзьями-сверстниками, живущими по соседству в центре села Каншууей, таскал его везде и всюду, осваивая с ними уроки вождения.

Мы видимо до велосипеда такого пока не доросли, наши ноги не доставали педалей, на высоком сиденье могли усидеть, если друзья толкали велосипед сзади, или крутили педали руками, или уцепившись с двух сторон за раму и руль тащили его вперед, или скатывали его с небольшого бугорка.

Остановить разогнавшийся велосипед мы не могли, на нем не было никаких тормозов, ни ручных на руле, ни ножных на педалях.

Вскоре мы научились останавливать разогнавшийся велосипед двумя способами. Первый – отпускали руль и соскальзывали с сиденья на багажник и лихо прыгали на дорогу. Второй – резко выворачивали руль вправо или влево и падали на бок вместе с велосипедом на дорогу или на траву, растущую п обочинам дороги, а в лучшем случае падали в мелководную реку Курп, где мы целыми днями пропадали возле Водокачки, играясь и сторожа стада домашних гусей с гусятами.

Солнце жарило нестерпимо, на небе не было ни одной тучки, деревья не успели одеться в зеленую одежду, не было никакого дуновения ветерка, негде было спрятаться от зноя и ослепительно жарких лучей солнца. Коровы и буйволицы, приходившие на водопой к обеду, валялись в грязевых болотцах и лужах, образовавшихся вдоль берегов реки Курп.

А мы ребятишки, спасаясь от огненного солнцепёка, бегали по руслу реки и обливали друг друга теплой водой, или подставляли свои головы под холодную струю ледяной воды, льющейся из трубы Водокачки.

Этот жаркий, знойный день тянулся медленно и обычно без всяких приключений для нас ребятишек, наступил вечер, мы пригнали гусят и скотину домой, легли спать.

Всё было тихо и спокойно. Никто из сельчан не мог предположить, что глубокой ночью нежданно в село придет беда-сель, которая примчалась по руслу реки Курп из дремучих лесов, раскинувшихся на Сунженских горах Малого Кавказского Хребта, где всю ночь сверкали ослепительные молнии и грохотал гром.

Сель разрушила и утащила единственный мост-переправу через реку Курп рядом с Водокачкой.

За переправой, на правом берегу реки Курп находились колхозные фермы с тысячами коров и телят, а также полеводческие бригады, куда должны были попасть на работу сотни сельчан.

Рано утром, на рассвете по селу разнеслась тревожная для всех жителей села весть. Взрослые и дети, собрались возле бывшей переправы около шести часов утра. По руслу реки Курп с оглушительным ревом нёсся грязевой поток высотой до пяти и более метров. Даже следов бывшей переправы не оставила стихия.

Плакали доярки, что коровы останутся недоенными и заболеют, а голодные телята могут умереть. Их успокаивали мужчины, обещали, что переберутся на другой берег, выпустят телят к своим мамашам коровам, они освободят их от лишнего молока. Всё будет хорошо, все будут довольны и коровы- мамаши и детишки телята, которые вволю попьют молока. Примерно к восьми – девяти часам утра прибыли колонны военных машин к бывшей переправе, одна со стороны города Грозного, другая со стороны города Моздока. Увидев, что невозможно проехать с одного берега на другой, расстроенные водители разворачивали свои грузовики и уезжали от бывшей переправы, переживая, что им придется каждому отмахать лишних сто километров, чтобы попасть в город Грозный, а кому в город Моздок. Ближе к обеду явилось военное начальство из города Моздока и города Грозного. Посовещались между собой и объявили сельчанам, что через два-три дня, когда грязевой поток перестанет течь, они начнут строить новую переправу, которая будет надежнее, которой не будут страшны никакие сели п потопы. Обещали проложить новый мост через русло реки Курп в том же месте, где стояла старая переправа, где самое узкое место, где легче и быстрее его строить.

С военными инженерами спорил Хажпаго, младший брат моего отца, он разбирался в переправах лучше, чем военные. Во время Великой Отечественной Войны переправлялся через десятки переправ на реках Днепр, Висла, Одер и добрался до Берлина.

Хажпаго советовал военным, что нельзя переправу строить на старом месте, перед высоким отвесным берегом, перед которым река поворачивает налево под прямым углом, если придет опять сель, то масса несущего потока не успеет развернуться и подмоет основание моста, разрушит его и снова утащит вниз по течению. Он предлагал поставить несущие опоры на высоких берегах реки и перекинуть мост с берега на берег, минуя русло реки.

Никто из военных не внял его советам и советам стариков из села, которые поддерживали идею Хажпаго.

На другой день, из города Моздока и из города Грозного начала прибывать военная техника – бульдозеры, катки, экскаваторы, краны. На бронетранспортерах притащили две огромные бетонные трубы, через которые свободно мог проехать взрослый человек на велосипеде.

Все это богатство военные мастера поставили перед дворами Апшевых, Хашхожевых, Теуниковых, Кажаевых в проулках идущих к реке Курп и к Водокачке.

Начали расширять дорогу, идущую к переправе, но русло реки пока не трогали, высота селя уменьшилась вдвое, но она была опасна, в ней можно было утонуть.

В этот день я с соседскими ребятишками приволок свой велосипед к переправе.

Велосипед таскали, толкали, но никто из сверстников не мог на нем самостоятельно проехать. Все были маленькие, примерно с метр ростом, не доставали педалей, не могли управлять рулем, не могли тормозить. Насмотревшись на наши мучения, взрослые ребята попросили у нас велосипед, чтобы покататься. Стали показывать нам, как на нем можно съезжать с высокого склона стоящего перед рекой Курп. Разогнавшись, они подъезжали к берегу реки и тормозили своими длинными ногами, скользя по земле пятками.

Накатавшись вдоволь, ребята вернули нам велосипед и предложили малышне проехать на нем со склона, обещали перехватить велосипед с седоком у берега речки. Никто из мелюзги не согласился, один я рискнул, сел на велосипед, его кто-то подтолкнул, я покатился вниз к берегу реки, по которой продолжались нестись бурные потоки грязной воды, но не таких размеров как в первый день, но достаточный, чтобы справиться с трехлетним мальчуганом и унести его прочь вместе с велосипедом.

Через несколько мгновений велосипед разогнался, я испугался и начал орать – «Помогите! Помогите!», ничего не мог сделать, не мог повернуть руль, не мог спрыгнуть, до того скорость была большая. Промчался мимо ребят, которые обещали перехватить меня возле речки Курп, но они с испугу разбежались в разные стороны, видя, что не в силах остановить бешено мчавшийся велосипед с седоком.

Все кричали – «Отпусти руль! Прыгай! Утонешь!».

Метров за десять до речки, по которой несся селевой поток, сосед наш — взрослый парень Муазин, подставил под крутящиеся с бешеной скоростью колеса велосипеда длинную жердь, она попала между спицами заднего колеса, и резко остановила велосипед. Велосипед разломало пополам, а я улетел вперед и благополучно приземлился в мягкой, густой траве растущей на берегу реки Курп.

Ни одной царапины и ссадины не получил, только испугался. Пострадал велосипед, диски колес согнулись, спицы вылетели, руль и седло отломились, я переживал сильно, даже слезу пустил. Все успокаивали меня – “Велосипед новый родители купят, главное, что жив, не разбился, не переломал костей, не утонул».

Через недели две-три, военные достроили новую переправу, уложили большие бетонные трубы в русло реки, закрепили железными сваями, которые забили в дно на несколько метров, приварили сваи друг к другу, засыпали трубы гравием, залили бетоном и довольные своей работой убрались к месту службы в город Моздок и город Грозный, хвастаясь, что этот мост простоит века, никакая сель ему не страшна.

Через несколько месяцев сельчане проснулись глубокой ночью от страшного гула и грохота, идущего со стороны Водокачки, где была построена новая переправа. Оказалось, был прав Хажпаго, вместе со стариками села. Очередная сель сломала мост и унесла его в неизвестном направлении, его останки до сих пор никто не нашел.

Снова приехало военное начальство и начальство из Нальчика, объявили сельчанам что построят не одну, а две капитальные переправы через реку Курп. Первую, напротив правления колхоза, а вторую здесь, в районе Водокачки. Эти два моста строили годами. Первый мост, напротив правления, простоял несколько лет, но его разломили на части селевые потоки и унесли прочь.

Пришлось рядом строить новый мост, он в настоящее время действующий, но ненадежный, может разрушиться в любое время. Автотранспорт через него не ходит. Сельчане используют его как пешеходный мост.

Второй мост построили ближе к Водокачке, его перекинули между высокими берегами реки Курп. Он более крепкий и надежный, через него может проехать любая техника.

С тех давних, удивительных моих приключений в детстве, минуло около семи десятков лет. За это время за правым берегом реки Курп построили новую среднюю школу и пешеходный мост к ней. Снесли старые колхозные фермы и поставили новые из металлических конструкций, с разноцветными крышами из метало-пластика, напоминающие современный аэропорт.

Из города Моздока в сторону города Грозного проложили новую автотрассу, идущую через Терский Хребет, по верху долины Шейтануко. Спустившись вниз дорога поворачивает налево к городу Малгобеку, прямо другая дорога идет к селу Хурикау, а затем через Сунженский Хребет тянется к городу Беслану, а оттуда по трассе можно проехать до Грозного, Махачкалы и Баку.

Направо дорога поворачивает к нашему селу Каншууей (Нижний Курп), где за селом, в районе водонапорной башни, построили капитальный мост, после моста дорога, минуя наше село, направо идет к городу Моздоку, а налево доходит до селения Дейское, оттуда тоже налево можно ехать к городу Беслану, а если ехать прямо, то попадаем в город Терек , а дальше в город Нальчик.

Не зря наши предки построили свое родовое село Ахлово(Каншууей, Нижний Курп) в этом стратегическом месте, где пересекаются все дороги, идущие из Моздока, Малгобека, Грозного, Беслана , Прохладного и Нальчика. Древние римляне говорили : «Все дороги ведут в Рим», а жители нашего села говорят, что все дороги идут в Каншууей (Нижний Курп, Ахлово).

На развилке дорог перед селом можно ехать прямо, налево, направо, назад и все равно вернешься в это место –Каншууей.

Транзитный транспорт в наше село не заезжает, тишина и благодать, слышны кукареканья голосистых петухов, жалобное мычанье коров и телят и негромкий лай разленившихся, полусонных собак.

Муазин разменял восьмой десяток, мы дружим, встречаемся на свадьбах и других мероприятиях в селе. Вспоминаем, как он, спасая меня, поломал мой велосипед. Шутим, я требую с него новый велосипед, а он компенсацию за душевные страдания, которые я ему устроил в далеком прошлом.

Михаил Карашев.                                          7 апреля 2019 г.

Текуэныгъэ Махуэ Лъапlэм илъэс 75 ирихьэлlэу
пщlэ зыхуэсщl си къуажэдэсхэм яхузотх.

Мы 1уэху гъэщ1эгъуэнхэр къызэрыхъурэ илъэс блыщ1ым щ1игъуащ, ауэ нобэ слъагъуа хуэдэу си нэгум щ1этщ. Псори щек1уэк1ар, зылъэныкъуэкlэ Къэбэрдей-Бэлъкъэр республикэм и Тэрч районым, етlуанэ лъэныкъуэкlэ Осетие Ищхъэрэм и Мэздэгу районым, ещанэ лъэныкъуэкlэ Шэшэн Ингушым и Мэлгъэбэг районым я зэхуакум дэлъ Къаншууей къуажэшхуэр аращ.

Минрэ щибгъурэ тхущ1 гъэм, накъыгъэм и 9 махуэ лъап1эм техуэу, сэ илъэсищ, си къуэш нэхъыщ1э Вови илъэсит1 дыщырикъум ирихьэл1эу, хэку зауэшхуэм хэта ди адэ Хьэзрит къытхуищэхуащ, шэрхъит1 зыщ1эт, ныбжьыщ1эхэм къызэражыхь лъакъуэрыгъажэ. Си къуэш нэхъыщ1эр иджыри ц1ык1ути, къыгурымы1уэу лъакъуэрыгъажэм бгъэдыхьакъым , ауэ сэ тыгъэм икъук1э сыщыгуфlыкlащ.

А махуэм щыщ1эдзауэ ди хьэблэм дэс си ныбжьэгъу щ1алэ ц1ык1ухэм ягъусэу, пщэдджыжьыпэм къыщыщ1эдзауэ жэщ къыттехъуэху лъакъуэрыгъажэр къетлъэфэк1ырт, къэджыхьыу зедгъасэу. Ауэ, сыт дымыщ1эми ди 1уэхур къыдэхъул1эртэкъым лъакъуэрыгъажэр дэрк1э ины1уэти, ди лъакъуэхэри лъакъуэтегъэувап1эм нэстэкъым, къытхуэжыхьыртэкъым, къытхуэгъэвыlуэртэкъым, дыкъехуэхт, дыщхьэпыридзт.

Апхуэдэу гугъу дехьыу нэкъыгъэ мазэр блэк1ащ, махуэхэм Курпыпсым дыхэсу, къазшырхэр дгъэхъу, къанжэхэмрэ къуаргъхэмрэ щытхъумэу, хьэ хьэулейхэр къабгъэдэдмыгъыхьэу.

Зы махуэ гуэрым пщыхьэщхьэм къазшырхэмрэ 1эщхэмрэ унэм къэтхужыри дыгъуэлъыжащ. Псори хуэмт ик1и щымт. Зыми ягу къэк1ынтэкъым жэшыбгым ди къуажэм гузэвэгъуэ къытщ1э1уэну, а жэщым дыпэмыплъауэ, уафэгъуагъуэ, щыблэ къэлыдхэр щ1эту уэлбанэшхуэм, Сунджэ мэзым къыщ1ихауэ къуацэ чыцэхэр хэлъу псыдзэ шынагъуэ къехащ. Курп псы зэпырыкlыпlэм телъа лъэмыж закъуэр ят1эпсым икъутэри Тэрч псышхуэ лъэныкъуэмкlэ ирилъэфэхащ. Псыбэкъум дэмыхуэжуу апхуэдизк1э къиуати, Курпыпсым метритху-метрихк1э зыкъи1этри, гъунэгъуу щыс унагъуэхэм я пщ1ант1эхэм дэлъэдат. Нэхущым ини ц1ык1уи къуажэм дэсхэр зэхуэсащ, псыдзэм икъута псы зэпырык1ып1эм деж. Псы зэпрык1ып1эм адэк1э, Курпыпсым и ижьырабгъу бгы лъэныкъуэмк1э щы1эт колхоз фермэ 1эщу жэм, шк1э мин бжыгъэ зытет, абы нэмыщl бригадэкlэрэ щ1ым щелэжь щ1ып1эхэри . Къуажэдэс лэжьак1уэхэр абы зэпырык1ын хуейт лэжьак1уэ. Фермэм лэжьак1уэ мык1уэфу къызэтена ц1ыхубзхэр гузавэрт, гъыхэрт, къамышу къанэ жэмхэр сымаджэ хъунущ, шк1эхэри зэтел1энущ жаlэурэ. Абдеж щыт ц1ыхухъухэм ц1ыхубзхэм ягу ф1ы хуащ1хэрт, фымыгузавэ, зыгуэрурэ дызэпырык1ынщи, жэмхэм шк1эхэр щ1эдгъэфынщ, псори тэмэм хъунщ жа1эурэ.

Пщэджыжьым сыхьэтий сыхьэтибгъум деж, зыр Мэздэгу лъэныкъуэк1э, адрейр Грознэ къалэк1э къик1ыу, военэ машынэхэр псы зэпырык1ып1эм къек1уэл1ахэщ. Военэхэм я нэхъыщхьэхэм унафэ къащтащ, махуэ зыт1ущым къыриубыдэу псы зэпрык1ып1эр здэщытам деж лъэмыжыщ1э ягъэувыжыну. Ауэ, ди адэм и къуэш нэхъыщ1э Хьэжпагуэ ар зэрымыхъунур яжри1ащ. Хьэжпагуэ зауэшхуэм хэту фашистхэр Берлин нэс зыхужам, зэпырык1ып1э куэд зылъэгъуам, а 1уэхум и п1алъэ ищ1эрти, ик1и яхуигъэлъэгъуащ, лъэмыжыщlэр нэхъ бгы те1этык1ам хуэзэу ягъэувыну. Къагуригъэ1уащ, Курп зэжэх псыбэкъум зэпырык1ып1эм деж зыкъегъэшри, псыдзэ къак1уэмэ лъэмыжым еныкъуэкъуурэ и лъабжьэр зэрыщ1илъэсык1ынур, зэрикъутэнур. Абы къек1уэл1а зауэшхуэм хэта фронтовикхэми, къуажэдэс л1ыжьхэми, Хьэжпагуэ жи1эр да1ыгът, ауэ военэхэр къедэlуакъым, Хьэжпагуэ яжри1ар зэхамыхыу псызэпык1ып1эр яухуэу щ1адзащ. Япэ махуэм бульдозерхэр, экскаваторхэр машинэшхуэкlэ къырашэл1ащ, етт1уанэ махуэм псы зэрырижэн трубаит1 къалъэфащ. Апщ1эндэху псыдзэ къежэхри нэхъ чэнж хъуати, ц1ыхухэри я лэжьыгъэ 1энат1эм пэрыувэжахэщ. А зэманым сэри си ныбжьэгъухэм я гъусэу Курп и джабэ лъэныкъуэм дытету, ахэр тф1эгъэщ1эгъуэну, военэхэм лъэмыжыщ1эр зэраухуэм деплъырт. Ди лъакъуэрыгъажэри зэрыт1ыгът, чэзу чэзук1э, зы щ1алэ ц1ык1у тедгъэт1ысхьэрти адрей т1ум и бгъуит1ымк1э т1ыгъыурэ къетшэк1ырт. Курп къыздиуа лъэныкъуэмк1э, джабэм дыкъежэхтэкъым псыдзэм дихьынк1э дышынэрти. Сэ нэхърэ нэхъыжь щ1алэ ц1ык1ухэми ф1ыуэ къажыхьри, лъакъуэрыгъажэр къыдатыжауэ, нэхъыщ1э ц1ык1ухэр дытрагъэгушхуэу щ1адзащ, дымышынэу а псыдзэр здежэх лъэныкъуэмк1э джабэ егъэзыхыгъуэм дыкъежэхыну, ик1и псым дынэмысу, дыкъыщежэхк1э езыхэм дыкъаубыдыжыну. Псыдзэр нэхъ мащ1э хъуами, абы и псынщ1агъыу ехымк1э, сабий илъэсищ зи ныбжьыр зыуи къыщымыхъуу ихьыфынут и лъакъуэрыгъажэри игъусэу. Си ныбжьэгъухэм зыми ямыдэу сэ зыр сытегушхуащ. Арати зэхэлъадэри лъакъуэрыгъажэм сытрагъэт1ысхьащ, занщ1эуи зыгуэр къысщ1эры1эри, джабэ егъэзыхыгъуэм сыкъежэхын щ1эздзащ. Лъакъуэрыгъажэр къыздежэхым, апхуэдизк1э псынщ1агъэ къищтати сышынэри сык1ийуэ щ1эздзащ: «Сыкъевгъэл, фыкъыздэ1эпыкъу!!» жыс1эу.

Сыкъэзыубыдыжыну жызы1ахэри гузавэри зэбгырыжыжахэщ сакъыхуэмыубыдынк1э шынэхэри. Ят1эпсыр здежэх псыбэкъум сынэсыным метрипщ1 хуэдиз и1эжу, ди гъунэгъ щ1алэ Му1эзин, занщ1эу абдеж щылъ бжэгъур къипхъуатэри псынщ1ащэу джэрэз лъакъуэрыгъажэ шэрхъхэм пэщ1игъэуващ. Лъакъуэрыгъажэр т1ууэ зэпыудащ, сэри хъарзынэу, Курп псыежэхым и джабэм къыщык1а удзыпц1эм сыхэхуащ. Гъэщ1эгъуэну, сэ фэбжь зыри згъуэтакъым, ауэ лъакъуэрыгъажэр зэрыкъутар апхуэдизк1э си жагъуэ хъуати сызэщыджэу сыгъырт. Псори къызбгъэдэлъэдауэ сигу ф1ы къысхуащ1ырт, уи насыпу укъелащ псым ухэмыхуэу, уимыхьу, уи къупщхьэхэр имыкъутэу, лъакъуэрыгъажэр иджыри къыпхуащэхунщ жа1эурэ.

Военэхэм зэрыжа1ам хуэдэу, махуэ зыт1ущым лъэмыжыр зэф1агъэувэжащ, быдэ хъуащи куэдрэ къыфхуэсэбэпынщ жа1эу, я напщ1э телъу к1уэжахэт. Ауэ, мазэ зыт1ущ дэк1ауэ, къуажэдэсхэр аргуэру къигъэушащ макъышхуэ псыхъуэмк1э къи1ук1ым. Си адэ къуэшым зэрыжи1ам хуэдэу аргуэру Сунжэ мэзхэм псыдзэ къикlыри лэмыжыщ1э тхуащ1ыжар трихауэ арат и лъэужьи умылъагъужу.

Налшык къалэ нэхъыщхъэхэр къик1хэри къуажэдэсхэм къыджа1ащ, военэхэм мызу лъэмыжит1 зэрытхуащ1ынур Курпыпсым зэпырык1ыу. Япэ лъэмыжыр колхоз правленэм хуэзэу, адрейр «Водокачкэ» здэщыт щ1ып1эм деж хуэзэу. Зэрыжаlам хуэдэу воэнэхэм мазэ зыбжанэкlэ льэмыжхэр ягъэувыжащ. Колхоз правленэм хуэзэу ящ1а лъэмыжыр илъэс зыт1ущ щытауэ аращ, псыдзэм щ1илъэсык1ри ари Тэрч псышхуэ льэныкъумкlэ ирихьэхащ. Абы и гъунэгъуу лэмыжыщ1э ящ1ащ, ауэ иджыпсту ар дзыхьщ1ыгъуэджэщ, машинэк1э утехьэ хъунукъым, махэ хъуащи. къуажэдэсхэм а лэмыжыр лъэрысызек1уэущ къызэрагъэсэбэпыр. Водокачкэ игъунэгъуу лъэмыжыщlэ ягъэувыжар иджыри къэс щытщ, умышынэу машинэкlэ узэпырокl фермэхэм

Ди зэманым, Къаншууей къуажэм блэк1ыу гъуэгуф1хэр ящ1ащ, псызэпрык1ып1эр къуажэбгъум деж яухуащ. Мэздэгу къалэми, Грознэ къалэми к1уэ къэк1уэж машинэхэр къуажэм къыдыхьэжыркъым. Япэм хуэдэу псыдзэ шынагъуэхэри Сунжэ мэзхэм къехыжыркъым, машинэ ву макъхэри зэхэпхыркъым, къуажэ к1уэц1ыр мамырщ. Пщэджыжьк1эрэ зэзэмызэ адакъэхэр къо1уэ, жэмхэмрэ шк1эхэмрэ я бу макъри зэхыбох, хьэ хэжеяхэр щэху къобанэ.

Къаншууей къуажэр здэщыт щ1ып1эм деж гуэгу зэхэк1ып1эшхуэ и1эщ, абдеж щызэблож Мэздэгу, Грознэ, Беслъэн, Прохладнэ, Налшыч къалэ к1уэ къэк1уэж машынэхэр. Абы къыхэк1ыу къуажэдэсхэм жа1э: «Дунейм тет гъуэгухэр Къаншууей къок1уал1э». А жы1эгъуэр ирагъэщхьу къыщ1эк1ынщ, зэман куэдк1э узэ1эбэк1ыжмэ ц1ыху 1ущхэм жа1ау щыта жы1эгъуэм: «Дунейм тет гъуэгухэр Рим йок1уал1э»

Му1эзин илъэс бгъущ1ым нэсащ, узыншэщ и 1уэхухэр хъарзынэщ. Нобэр къыздэсым дызэныбжьэгъущ, хьэгъуэл1ыгъуэ е нэгъуэщ1 1уэхук1э къуажэм дыщызэхуэзэмэ а махуэ шынагъуэр дигу къыдогъэк1ыж.

Дыздэгушы1эу, сэ жызо1э: «Си лъакъуэрыгъажэр къысхуэщэхуж». Езыми зыкъыск1эригъэхукъым: «А махуэм си псэр зэрыбгъэгузавам щхьэк1э, услъагъуху си гур мэк1эзыз, уэ щ1ыхуэшхуэ къыптехуащ».

Зэикl сщыгъупщэнукъым си сэбиигъуэм, илъэс блыщl ипэкlэ, псыдзэ шынагъуэм Му1эзин сыкъызэригъэлар. Ф1ыщ1э ин хузощ1 Му1азин!

К1эрашэ Михайл.

А махуэр си дежк1э угъурлыуэ щ1идзатэкъым — сыхэжят. Зэрызехьэшхуэ гуэрым сыкъызэщигъэуащ. Илъэсит1рэ щырэ хъу си къуэш ц1ык1уит1 Т1имошэрэ Вовэрэ къызэрык1ауэ унэм къыщажыхьырт, хьэ къэмэжэл1ахэми я банэ макъымк1э зыкъызагъащ1эрт. А псор зыщыгугъ сэ иджыри илъэсипл1 сыхъупатэкъым.
Къинэмыщ1у, ди анэшхуэ Фаризэт и пэшым щ1эт хьэкушхуэм илъ маф1эр ужьыхыжри, куэд щ1ауэ упщ1ы1ужат. Абы пхъэ изыдзэфын унэм щ1эстэкъым: ди анэшхуэр сымаджэт, ди адэ-анэр нэхумыщым лэжьак1уэ дэк1ат. Т1имошэ ц1ык1у пщэдджыжь къэс гуэдз зэтеудам къыхэщ1ык1а кашэ ирагъэшх хабзэти, ар щ1ы1эу пхузы1уигъэхуэнутэкъым. Арати, ари згъэхуэбэжын хуейуэ къыспэщылът. Вовэ апхуэдиз гугъуехь пылътэкъыми, сыгузавэртэкъым — ди анэм махуэ псом тшхыну тхуигъэхьэзыра джэдык1э гъэва жып1эми, чыржын, кхъуей, шатэ хъуми, хэплъыхь имы1эу, сытри абы ишхынут.
Т1имошэ и шхыныр ди анэм фэтыджэн хьэкук1э игъэхьэзырт. Абы сабийхэр гъунэгъуу дыбгъэдигъыхьэртэкъым, маф1эс къэдгъэхъуным тешыныхьу.
Фэтыджэн хьэкур, къапщтэмэ, абы щыгъуэм къуажэдэсхэм я дежк1э хьэпшып лъап1эт, дэтхэнэми къыхуэщэхуну щыттэкъым. Колхозым лэжьапщ1эр гъавэк1э иту арат — илъэск1эрэ гуащ1эрыпсэухэм улахуэ ялъагъуртэкъым. Дэ ди 1уэхур нэхъ тыншт: ди адэ-анэр школым щылажьэрти, ахъшэ гуэр къа1эрыхьэрт.
Хьэкур къызэщ1эзгъэплъэхук1э зэман куэд зэрыдэк1ынур къызгуры1уэрт, Т1имоши гъынэнэн щ1идзагъэххэт. Си щхьэм къихьащ — гъунэгъум есхьэк1ыу, шхыныр згъэхуэбэжынщи аращ, жыс1эу. Вовэрэ Т1имошэрэ псынщ1эу схуапэщ, шхыныр зэрылъ шыуан ц1ык1ур къэспхъуатэри, сыдэк1ащ. Арщхьэк1э гъунэгъухэми я пэшхьэкухэр упщ1ы1ужат. Нэхъыжьхэр лэжьак1уэ дэк1ат, сабийхэм сыт къапыпхынт?! Ахэри сэ схуэдэу хэжаери, я хьэкухэм илъ маф1эр зэхэк1ыжат.
Си 1уэхур къызэрызэмыхъул1ам сринэщхъейуэ сыкъыдыхьэжащ. Сыт сщ1энт, хьэкум маф1э щысщ1ыну и ужь сихьащ. Абы щхьэк1э унащхьэм сыдэпщейуэ нартыху бжэкъу къесхьэхын хуейти, сыздэк1уам нэгъуэщ1 ф1ыгъуэ куэди къыщызгъуэтащ. Унащхьэм самэу щызэтелът сэхураныщхьэхэри къыпачыжа джэшри. Унащхьэ к1ыф1ым и зы пл1анэпэм, кхъуэщын щ1агъым, абгъуэхэр щаухуат тхьэрыкъуэхэм, адрей пл1анэпэм дэст унэбзу ц1ык1ухэр, ещанэм — жьындухэр, епл1анэм — хьэрыхупхэр. Абгъуэхэм къи1ущэщык1ырт куэд мыщ1у къраша къуалэбзу шырхэр.
Гъавэмрэ нартыху жэпкъымрэ дзыгъуэр хищ1ати, жьындухэм ахэр къазэры1эрыхьэу, я шырхэм хуахьырт. Ин хъуами, и щхьэхынагъэк1э е нэгъуэщ1 щхьэусыгъуэк1э абгъуэм къимылъэтык1ыу ис зы тхьэрыкъуэ шыр къыздесхьэхащ. Хьэкум маф1эр щ1эзгъэнэху, Т1имошэ абык1э тезгъэуну си мурадт. Тхьэрыкъуэр къызэры1эрыхьэу, абы зиущэхуащ.
Маф1эдзыр гъуэтыгъуейт абы щыгъуэм ик1и мазэм апхуэдэ зы пхъуантэ ц1ык1у е т1у унагъуэм къа1эрыхьэу арат. Арати, щтаучым къыхезгъэх хъуаск1эмк1э маф1э сщ1ыну сыхуежьащ. Си анэшхуэм стелъ бэлыхьым гу щылъитэм, и щхьэнтэ щ1агъым зы маф1эдзыпэ ф1эк1а зимылъыж пхъуантэ ц1ык1ур къыщ1ихри къысхуишиящ. Зы щ1эгъэнэгъуэк1э ар къэзгъэсэбэпыфын хуейт, арыншамэ маф1эншэу махуэ псом дыкъэнэфынут.
Пэшхьэкум пхъэмрэ хьэуазэмрэ зэрислъхьам зэ сеплъыжри, сызэрыщымыгугъауэ, си 1уэхур къызэхъул1ащ. Хъу-мыхъуми, Тимошэ и пщэдджыжьышхэр зыф1эзгъэхьащ. Си анэшхуэри, сэри, Вови зы 1уэхугъуэшхуэ зэф1эдгъэк1а хуэдэ дыгуф1эрт.
Унащхьэм къисха тхьэрыкъуэр дэсхьеижыну мурад сщ1ащ, нэхъыщ1эм бзум лей иримых щ1ык1э, жыс1эри. Абгъуэхэр зэхэзмыгъэгъуащэмэ 1эджэк1и нэхъыф1т. Къуалэбзухэм хамэхэр яф1эф1къым. Тхьэрыкъуэр и абгъуэм изгъэт1ысхьэжри, зэми сыпщу, зэми лъэгуажьэмыщхьэу сык1уэурэ, сызытеувэр сымылъагъущэурэ унащхьэ к1ыф1ым сыкъипщыжыну сыхуежьащ. Арщхьэк1э нартыху жэпкъ 1уащхьэм сыкъеджэрэзэхри, пл1анэпэ нэхъ к1ыф1 дыдэм дэту къыщ1эк1а зы дзэху гуэрым щхьэк1э сеуащ. Зыкъэсщ1эжа нэужь, абы илъыр зэзгъэщ1эн хуейтэкъэ?! Си1эбащ, арщхьэк1э быдэу ижыхьа гуэрым сыжьэхэуащ. Нартыху жэпкък1э абы илъым щыщ зы мащ1э къыгуэзгъэхури, сып1ащ1эу унащхьэм сыкъехыжащ. Си 1эм 1эщ1элъыр гъуабжафэт ик1и улъея зи1э бжэ блыпкъхэм, 1унк1ыбзэ къэбхэм, хьэмк1эшыгухэм щахуэу слъэгъуа дагъэ 1увым (тавотым) ар езгъэщхьат. Къэзгъуэтар сыщыдимыхьэхыщэм, ар хыф1эздзэжри, си щхьэ 1уэху зесхуэу сежьэжащ.
Джэдкъазым, танэм, хьэхэм я шхын естащ, къаз хъушэр курпыпс схуащ. Шэджагъуэхуэк1уэу ф1эк1а сигу къэк1ыжакъым кэзгъуэта дагъэ 1увыр пщ1ант1эм къызэрыдэзнар. Мурад сщ1ащ ар къэзгъэсэбэпыну, ди бжэ блыпкъхэм абык1э селэжьыну.
Арщхьэк1э мо дыгъэ гуащ1эм дэлъар п1ащ1эу зэбгрыжат, зэпышт, и фэри хьэуазафэ-гъуэжьыфэ иджы хъуат. Губгъуэ удз гъэгъам къыпих мэр къыздик1ыр сымыщ1эу къыдрихьеящ, бжьэхэри къепщ1ауэ «дагъэ 1увым» деж щызолъатэр.
Бжьэхэр ерагъыу зэбгрысхури, си 1эпхъуамбэмк1э сыхэ1эбэри абы себзеижащ. Фоуэ къыщ1эк1ащ. Гъуаплъэ тепщэч ц1ык1урэ сэрэ къасщтэри, асыхьэту тезгъэзащ унащхьэм. Сэмк1э ф1ыуэ къыгуэзгъэхущ аргуэру зы 1ыхьэшхуи, сыгуф1эу сыкъежэхыжащ. Дыгъэм фор къыщызгъэт1ат1эри, си къуэш ц1ык1ухэми абы щыщ езгъэшащ. Фаризэт зыкъедгъэщ1акъым, ди адэ-анэм дыжри1эжынк1э дышынэри.
Махуэ щ1агъуэ дэмык1ыу, щэхуу унащхьэм сыдэк1уейрти, къэзгъэунэхуа фом щыщ къесхьэхырт. Апхуэдэурэ зыми зыкъедмыгъащ1эурэ илъэс ныкъуэ к1уащ, щ1ымахуэр къэсащ. Фор зэкъуэшищым «едгъэмэрак1уэхырт». Си къуэш ц1ык1ухэр щ1эупщ1эхэртэкъым ар къыздисхым, езгъэшх къудейм ядэрт.
Гъатхэр къэсри, ди анэм и 1ыхлыхэм фо банк1 къытхуагъэхьащ. Ди анэм: «Мыр фи адэшхуэм Раздольнэм нэс къыфхуригъэхащ, фшхы», — жи1ами, дэ ар ди щ1эщыгъуэжтэкъыми, дыхуе1усакъым. «Фыщык1ащ», — жи1эри, ди анэр ешри увы1эжащ.
Арщхьэк1э зэкъуэшхэр ик1эм-ик1эжым дыкъыщ1игъэщащ Т1имошэ — «Мишэ, фо!» «Мишэ, фо!» — жи1эурэ, ар къыздэлъейуэ гу къыщытлъатэм.
«Сыт абык1э жи1эну зыхуейр?» — жа1эу жэуапым сыщраубыдыл1эм, зыкъэзумысыжын хуей хъуащ. Яжес1ащ унащхьэм пэгун из фо къызэрыщызгъуэтар ик1и иджыри къэс абы щыщ щэхуу зэрытшхар.
Фор зэрылъыр апхуэдизк1э хьэлъэти, закъуэ къарук1э къыпхуехьэхынутэкъым. Ди адэм абы 1эмал къыхуигъуэтащ: унащхьэ к1уэц1ым щ1эп к1апсэ щрищ1эщ, абы фор зэрылъыр к1эрищ1эри, псори дызыпекъуурэ хуэмурэ ар къетшэхащ. Зыми хамыщ1ык1ыу къыщ1эк1ащ ар къыздик1ар. Ди анэшхуэ Фаризэт хуигъэфэщащ: «Хэку зауэшхуэм и зэманым къуажэр щаубыдам щыгъуэ пщ1ант1эм дэса нэмыцэхэр армырауэ п1эрэ ар къэзыгъэнар?!» Абы щыгъуэм ди анэшхуэм и бынхэр и гъусэу унэшхуэм къыщ1ахури, ят1э чырбышк1э щ1ауэ пщ1ант1эм дэта лэгъунлей лъахъшэ ц1ык1ум мазищк1э щ1агъэсат.
Ди анэшхуэм зэрыжи1эжамк1э, совет сэлэтыр къуажэм къызэрыдыхьэр нэмыцэхэм щызэхахам, апхуэдизк1э п1ащ1эу ахэр дэжыжати, унэм я хьэпшып куэд къыщ1анауэ щытащ: бжэмышх, гуахъуэ, дзэху фалъэ, спирт зэрыт гъуху, 1эф1ык1э, нэгъуэщ1хэри. Нэхъ лъап1э дыдэу абыхэм къащыгъупщар фэ морэ дахэм к1уэц1ыт патефонымрэ нэмыцэ маршхэмрэ сэлэт уэрэдхэмрэ зытет пластинкэ пщ1ы бжыгъэхэмрэт. Фаризэт ар илъэс куэдк1э ихъумат, гуф1эгъуэ махуэхэм ф1эк1а къыкъуимыхыу. Къэдгъуэта фор апхуэдизк1э куэд хъурти, уеблэмэ ди гъунэгъухэми, благъэхэми, хьэщ1эхэми, кърихьэл1э псоми дадэгуэшат. Вовэ нобэр къыздэсым 1энэм фо темыту пхупэрыт1ысхьэнукъым.

К1эрашэ Михаил

Унагъуэ 1уэхум дыкъыдэмыхуэу гъатхэ махуэ хуабэхэр хуэму ек1уэк1ырт. Илъэситху ф1эк1а сымыхъуами, зэбгъэт1ылъэк1 мыхъун къалэн 1эджэ пщэрылъу си1эт. Ди адэ-анэр лэжьак1уэ к1уа нэужь, си къуэш нэхъыщ1эхэм сак1элъыплъын, ди анэшхуэ Фаризэт сыдэ1эпыкъун хуейт. А псом и щ1ы1ужк1э, пэшхьэкум илъ маф1эр зэхэмык1ыжын щхьэк1э пхъэ тыкъырхэмрэ нартыху жэпкъымрэ издзэн хуейт.
Пщ1ант1эм дэт ди хьэ ц1ык1ухэм си лэжьыгъэм и ныкъуэр зэф1агъэк1ыу жып1э хъунут: пщ1ант1эм и хъуреягък1э щык1 к1арц жыг лъагэшхуэхэм абгъуэхэр щызыщ1а къанжэхэм щахъумэрт ди джэджьейхэмрэ къаз, гуэгуш шырхэмрэ. Я хьэкъ къызэтрагъэнэнутэкъым уафэгум лъагэу зыщызы1эт къашыргъэхэми. Хьэхэр мыхъуамэ, махуэр зи к1ыхьагъым зы щ1эжьеи къыданэнтэкъым абыхэм.
Апщ1ондэху сэ си къуэш нэхъыщ1эхэм сак1элъыплъырт, ахэр згъашхэрт. Зы дакъикъэк1и уатеплъэкъук1 хъунутэкъым абыхэм — хадапхэм ит шупсыранэм хэпщхьэнк1эрэ хъунут, пщ1ант1эм дэт псыкъуийм ихуэфынут е, сэ сщ1эрэ, джэгуурэ пшахъуэ зыжьэдалъхьэнри хэлът.
Махуэхэр апхуэдэу зэщхьу к1уэрт, зэшыгъуэт. Зы пщыхьэщхьэ гуэрым а щытык1эм зихъуэжащ. Лэжьап1э нэужьым ди адэр къыдыхьэжри, ди 1ыхьлы Дадэ Хьэбийхэ деж сигъэк1уащ. Нэху зэрыщу, пхъэ къишэну ар мэз хозяйствэм к1уэн хуейт. Къуажэдэсхэм чэзуурэ къыщыжра1э махуэм я пхъэ 1ыхьэр мэзым кърашу арати, дэри иджы ар къытлъысат. А мэз хозяйствэр Кусовэ къутырым пэгъунэгъут, нэхъ и пэк1э Ингушым и Кёскем къуажэм ар хыхьэу щытащ (иджы Хурикаум щыщщ).
Хьэбий сэрэ нэгъуэщ1 ди гъунэгъу щ1алэ нэхъыжьит1рэ — Жылэхьэж Будонэрэ 1эпщэ Мыщэрэ — дыкъыздищтэн хуейт. А хъыбарым сэ сыщыгуф1ык1ащ. Иджыри къыздэсым мэзым зэи сыщы1атэкъым. Абы щыгъуэм си ныбжьэгъухэм зэпеуэу жа1эжырт мэзым мыщэ гъуабжэшхуэхэр зэрыщалъэгъуар, зи ныбафэхэр хужь-ф1ыц1афэ кхъуэп1ащэхэри жыг лъабжьэхэм зэрыщыхъуак1уэр. Абыхэм зэрыжа1эмк1э, кхъуэп1ащэ шырхэр апхуэдизк1э мэзым щыкуэдщи, уи лъакъуэм къыщ1озэрыхь, ц1ыхуми яшышынэкъым — ауэ зыми я адэ-анэхэм къыхуадэртэкъым ахэр къуажэм къыздахьыну. Мэзым и хуей мыинхэм губгъуэмэрак1уэр изу щипхъат, шэгъэф1эур щыкуэдт. Жыгыку гъуанэхэм бжьэр къопщ1ык1ри исщ, удз гъэгъахэм фор къыпахыурэ ек1уэл1эжу. Апхуэдэ зы жыгыку гъуанэм фо пэгун къыпхуихыну жа1эрт. Ар зэбгъэхъул1эн щхьэк1э, япэ щ1ык1э бжьэхэр я гъуэмбым хьилагъэк1э къипшын хуейщ, арыншамэ зэуэ псори къилъэтык1рэ къоуэмэ, уи 1эпкълъэпкъыр зэхагъэузыхьынущ.
А псом сыщ1агъэдэ1уати, сылъэтэным хуэдэу Хьэбийхэ сежэк1ащ, хъыбарыр езгъэщ1эну. Хьэбий нарт хъыбархэм къыхэщыж л1ыхъужьхэм езгъэщхьырт, языныкъуэми и 1эчлъэчагъымк1э мыщэшхуэм ар хуэзгъадэрт. И зы нэ лъэныкъуэр зэпымыууэ пхауэ ф1эк1а плъэгъунутэкъым Ари зэм щэк1 хужьк1э, зэми — ф1ыц1эк1э. Ар зэлъытар и щ1ак1уэ пы1эр зэрызэрихъуэк1ырт. Хьэбий ущ1ыгъумэ, зэманыр нэжэгужэу к1уэрт.
Езым зэригъэхъыбарымк1э, зэгуэрым мэзым щы1эу, абы зы мыщэшхуэ къытеуат ик1и и нэм дыркъуэ иригъэгъуэтат. Нэ лъэныкъуэм имылъагъужми, ар а мыщэм тек1уэщ, и фэри трихри, къыздихьыжат. Абдеж щегъэжьауэ Хьэбий мыщэхэм ещэк1уэн щ1идзат. Зыщытхъужу, абы дигъэлъагъурт и унэ лъахъшэ ц1ык1ум щ1эт пхъэ гъуэлъып1эхэм ириубгъуа мыщафэхэр. Ауэ ахэр мэлыфэм нэхъ ебгъэщхьыну апхуэдэт. Хэт ищ1эрэ, мыхэр сабийщ, жи1эу дыкъигъапц1эрэт?! Хьэбий къуажэм щымэлыхъуэт. Езыми унэм бжэнрэ мэлрэ щикуэдт.
Жэщым сыжеифакъым, къыспэщылъ гъуэгуанэм сегупсысырти. Къызэщызгъэхъурт мыщэхэмрэ кхъуэп1ащэхэмрэ сещак1уэу, губгъуэмэрак1уэр къэсщыпу, бжьэхэм езыхэм я фор къысхуахьу.
Колхозым шыгу нэхъ ин дыдэм шит1 щ1эщ1ауэ къыдитри, мэз хозяйствэм дык1уащ. Сыхьэтит1 хуэдэк1э гъуэгу дытетагъэнщ. Будонэрэ Мыщэрэ мащ1эу щхьэукъуащ, сэ Хьэбий къызжи1эж псори си ф1эщ хъууэ седа1уэурэ дык1уащ. Мэзым зэрызыщызмыгъэгъуэщэнум, кхъуэп1ащэм зэрызыпэщ1эзмыгъэхуэнум, нэгъуэщ1хэми абы сыхуигъэ1ущырт.
Псынщ1эу дынэсауэ къысщыхъуащ. Мэз хъумак1уэр къытпежьэри, пхъэр щызыхуэтхьэс хъуну щ1ып1эр дигъэлъэгъуащ. Апхуэдэуи ехьэк1 хэмылъу дыщ1игъуащ мэзым маф1э щытщ1у, хьэк1экхъуэк1эхэмрэ къуалэбзухэмрэ дгъащтэу къызэрытхуамыдэнур.
Будонэрэ Мыщэрэ асыхьэту пхъэр гум иралъхьэн щ1адзащ. Жыжьэ сы1умык1ыну Хьэбий унафэ къысхуищ1ри, езыр мэзым хыхьащ. Ауэ япэ щ1ык1э джыдэ нэхъ жан ц1ык1ур къызитащ.
Зы сыхьэт хуэдэ дэк1агъэнт а лъандэрэ. Хьэбий къигъэзэжыртэкъым. Сыгузэвапэ щыхъум, мурад сщ1ащ абы и лъыхъуак1уэ сежьэну. Щ1алэхэми зыри яжезмы1эу, си джыдэ ц1ык1ур къасщтэри, Хьэбий здык1уэц1рык1а лъэныкъуэмк1э сунэт1ащ. Удз к1ыр 1увыр игъэук1урийурэ пхык1а Хьэбий лъагъуэф1 дыдэ къигъэнат. Абы сытету сок1уэ, удзым хэс тхьэк1умэк1ыхь шыр е нэгъуэщ1 псэущхьэ сп1ыт1ынк1э сышынапэурэ. Пэжу къыщ1эк1ащ, кхъуэп1ащэ шырхэр мэзым щыкуэду зэрыжа1ар. Гъунэгъу зыкъыпхуащ1ынти, абыхэм я пэ псыфхэр къыпщахуэурэ макъ хьэлэмэтыщэхэр ирагъэщ1у бзэхыжынт.
Мэзым къуалэбзу уэрэд л1эужьыгъуэу къыщ1э1ук1ыр зыхуэдизыр къыпхуэбжынутэкъым. Амк1ыщхэм лъагъуныгъэ уэрэд кърашми ярейт, к1ыгуугухэм я джэ макъымк1э я шырхэр къалъыхъуэжырт. Сыт хуэдизрэ сыпсэунуми кърисщ1эну, абыхэм я джэ макъыр къэзбжын щ1эздзат, арщхьэк1э щэм сынэса и ужьк1и, зэпамыгъэужу джэрти, а «пц1ыупс ц1ык1ухэр» си ф1эщ сщ1ыжакъым.
Иджыри зы тэлай хуэдэ ск1уауэ, Хьэбий и шхыдэ макъ зэхэсхащ. Ар губжьати, псоми техъущ1ыхьырт. Зэрымыщ1эк1э къэсщ1ащ мыщэм езауэу зи нэ лъэныкъуэр зыф1эк1уэдар апхуэдэу къалъхуауэ зэрыарар.
А псом мыхьэнэшхуэ езмыту, ар къызэрызгъуэтыжа къудейм сыщыгуф1ык1ри, и макъыр къызди1ук1ымк1э занщ1эу сунэт1ащ. Сызытет лъагъуэр бамейр къызрих мащэ куум деж щызэпыурт. Сеплъыхмэ, а шэдым хэтт Хьэбий. Япэ щ1ык1э къысщыхъуащ и нэ лъэныкъуэм зэримылъагъум къыхэк1ыу, гу лъимытэу ар мащэм ихуауэ. Къызэрыщ1эк1арати, ар езыр абы ехат, шэдым хэхуа кхъуэп1ащэ шырхэр къыхихыжыну и гугъэу. Арщхьэк1э и бгым нэсу шэдым ар пхыхури, и джыдэри хэк1уэдат. Ар къызэрыщыщ1амк1э кхъуэп1ащэхэр игъэкъуаншэу ар хъущ1эрт.
Сэ иджы къызгуры1уэрт Хьэбий мыщэм зэрезэуам и хъыбарыр ауэ сытми къызэримыгупсысар, ат1э и нэ лъэныкъуэр зэрынэфым щхьэк1э зыми абы ц1э лей зыф1римыгъэщыну арат.
Хьэбий сыкъызэрилъагъуу къысщыгуф1ык1ащ. Къысщытхъуащ, ар куэдрэ къызэрытым гу лъыстэу и лъыхъуак1уэ сыкъызэрежьам щхьэк1э. Чий ц1ынэ хуэсшиину къыщызэлъэ1ум, си джыдэ жан ц1ык1умк1э дакъикъэ зыбжанэм къудамэщ1э къыхупызудащ. Ар зыдигъэ1эпыкъуурэ ар шэдым къыхэк1ыжащ. Иджыри жыг къудамэщ1э 1эпл1э езым къыпиудри, мащэм иридзащ. Кхъуэп1ащэхэм къагуры1уа хуэдэ, къудамэхэм теувэурэ ахэри къыдэпщеижащ. Кхъуэп1ащэхэм Хьэбий и 1уфэлъафэр къызэхажыхьырти, занщ1эу къыдгуры1уащ ар я анэм зэрыхагъэгъуэщар. Къапщтэмэ, дыхьэшхэнт уак1элъыплъыну. Ди зэрызехьэ макъыр зэхахри, Будонэрэ Мыщэри къык1уэц1рык1ащ. Къэхъуар щажет1эжым, ахэри къысщытхъуащ, «л1ыхъужь» ц1эри асыхьэту къэзлэжьащ.
Мэзым дыкъыщыхэк1ыжым, къедгъэла кхъуэп1ащэхэр зыкъомрэ ди ужьым иту къэк1уащ. Ик1э-ик1эжым ахэри тпыхужри, дэри псынщ1э — псынщ1эу пхъэр гум из зэрытщ1ынум и ужь дихьэжащ. Дыкъыщык1уэжым гъуэгум зы псыкъуий къыщилъагъуху, Хьэбий зэрызигъэкъэбзэжар ф1эмащ1эу аргуэру къыщыувы1эрт. Апщ1ондэху щ1алэ ц1ык1ухэр къыщ1эддзэжурэ дыдыхьэшхырт. Хьэбий къыдэлъэ1урт къуажэм а къэхъугъэр хэ1ущ1ы1у щыдмыщ1ыну. Арати дызэгуры1уащ бжьыхьэм щыми мэл пшэр зырыз къыдитмэ, ар ди щэхуу къызэрынэжынымк1э. Хьэбий и псалъэр и1ыгъыжащ, дэри къызэрыдгъэгугъамк1э къэдгъэпц1эжакъым.

К1эрашэ Миаил.

Абы лъандэрэ илъэс хыщ1рэ тхурэ дэк1ыжащ, ауэ дыгъуасэ къэхъуам хуэдэу ф1ы дыдэу сощ1эж.
Алхъо жылэк1э зэджэу щыта къуажэшхуэм (иджы Курп Ищхъэрэ) сыкъыщалъхуащ. Илъэситху сыхъурт. Си адэ К1эрашэ Хьэзрит Хэку зауэшхуэм къик1ыжа нэужь, колхозым партым и къызэгъэпэщак1уэу увауэ щылажьэрт. Зы пщыхьэщхьэ гуэрым нэхъ хэк1уэтауэ къыдыхьэжри, абы сызришэл1ащ. «Уэ инышхуэ ухъуащ, псори къыбгуры1уэн хуейщ, — зыгуэрым сытригъэгушхуэ хуэдэ къыщ1идзащ абы. — Колхозым и парт ячейкэм жэуаплыныгъэ ин зыпылъ 1уэху пщэрылъ къыпщищ1ащ. Ар 1эмал имы1эу бгъэзэщ1эн хуейщ! Зауэм хэта ди къуажэдэсхэр абык1э къыпщогугъ».
Абы зи гугъу ищ1ыр районым къик1а къалэнрат. Ди колхозым къыпэщылът тутей шылэ хьэп1ац1эхэм шылащхьэхэр (коконы) яригъэщ1у, ар бэву 1уихыжыну. Абы шылэ щэк1 къыхащ1ык1ынурэ армэр а зэманым зыхуэныкъуэ парашютхэр ядынут. Ар гуры1уэгъуэт си дежк1э, ауэ сымыщ1эр а 1уэхум сэ хэсщ1ыхьыфынурат. «Гъуэлъи зыгъэпсэху, партым пщэрылъ къыпщищ1ар пщэдджыжь бжес1энщ», — жи1ащ си адэм.
Арати, къызжи1ам тещ1ыхьауэ пщ1ыхьэп1э хьэлэмэтхэм сепщ1ыхьу сыхэлъащ — къуажэдэс щ1алэ ц1ык1ухэр кхъухьлъатэ ежьафэ инышхуэм дису къэтлъэтыхьырт, къуажэм и 1эгъуэблагъэм парашют щхъуэк1эплъык1эхэмк1э дыкъыщелъэрт.
Си адэм жьыуэ сыкъигъэушащ. Тхылъымп1э гъуабжафэм къыхэщ1ык1а сэмб ц1ык1уищ абы и1ыгът. Апхуэдэ сэмбхэм 1эф1ык1э хъурей щхъуэк1эплъык1эхэр къыщытхурак1утэрт ди «Сельпо» тыкуэнми. Си адэм жи1ащ Хэку зауэшхуэм къыдыхэта и ныбжьэгъуф1хэу Уэрсей Хьэпакъ, Багъэтырхэ Сэфарбий, Мухьэз сымэ а сэмбхэр псынщ1эу я1эрызгъэхьэну. Ахэр щыпсэур къуажапщэрат.
Сэмбхэм шылэ хьэп1ац1э жылэхэр илъу къыщ1эк1ащ. Мыгувэу абыхэм щыгъыныхьхэр (гусеницы) къик1ын хуейт. Ахэр махуэми жэщми тутей тхьэмпэ щхъуант1эк1э ягъашхэ. Щыгъыныхьхэр хьэп1ац1э шыр хъунущ, хьэп1ац1э шырхэр шылащхьэ (шылэ хьэп1ац1э зэрыс шылэ шыхьа) хъужынущ. Шылащхьэхэр райпом нагъэса нэужь, абыхэм къапэк1уэ ахъшэ къа1эрыхьэнут. Куэдым зэращ1эжщи, колхозхэм абы щыгъуэм ахъшэ яту щытакъым, къалэжьам и уасэр гъавэу — гуэдзу, нартыхуу, хьэуэ, хъарбызу е нэгъуэщ1у — трагуашэу арат.
Щыгъыныхьхэр шхэрейщ, сытым дежи мац1эщ. Махуэм тутей къудамэхэм ф1ожеихь, жэщым тхьэмпэ удзыфэхэр яшх. Къызэрызжа1амк1э, ахэр бгъэмэжал1э хъунутэкъым, сыту жып1эмэ яшхын ямыгъуэтмэ, зэбгрыпщынурэ я к1эр бгъуэтыжынукъым. Мис ит1анэ партым къызигъэза и дзыхьымк1э згъэщ1эхъуауэ арат.
Къалэн къысщащ1ам срипагэу, уеблэмэ си бгъэр къизгъэк1ыу къуажапщэм сыдэк1уеирт. Сыхуэп1ащ1эрт сэмбхэр зэстын хуейхэм я деж зэрынэсхьэсынум. Япэу Хьэпакъхэ я унэм сы1ухьащ. Ар уэрам бгъузэ нэшэкъашэ ц1ык1ум дэст, Курп псыежэхым пэмыжыжьэу. Дахэу зэлъы1уха пщ1ант1э ц1ык1ум лъагъуэхэр щыхашат псыежэхым къыдаха мывэхэмк1э, унащхьэм к1эрылъ пхъэхэр нэгузыужьу лэч щхъуэк1эплъык1эхэмк1э лэжат. Пщ1ант1эм дэтт гуэщи, къуэдзэщи, Хьэпакъ щылъащ1э лъэщап1и. Зауэм л1ыгъэ зэрыщырзрихьам и щ1ы1ужк1э, ар ик1и 1эпщ1элъапщ1э 1эзэт, сыт хуэдэ гъущ1хэк1ри «идыжыфынут», пхъэ шэрхърэ шы уанэрэ ищ1ыфынут, щак1уэ фочри зыхуей хуигъэзэжыфынут. Зыри имыгъэщ1эхъуу, абы къызэрелъэ1у псори яхуищ1энут къуажэдэсхэм. Щ1алэ ц1ык1ухэм ар ф1ыуэ тлъагъурт, хъыбар дыхьэшхэн куэдрэ псысэ хьэлэмэтхэмрэ къыджи1эжырти. Адыгэ уэрэдыжьу ищ1эми гъуни-нэзи и1этэкъым, дызыщ1эдымауэ абы сыт щыгъуи дедэ1уэфынут.
Куэбжэпэм сызэрынэсу, «Хьэпакъ! Хьэпакъ!» — ину джэн щ1эздзащ. Куэбжэр гъэбыдауэ къысщыхъуат. Арщхьэк1э зызык1эрызгъэщ1а бжэр зыгуэрым адэк1э къыщы1уихри, пщ1ант1эм сыдэук1уриящ. Зызоплъыхьри, зыри щыткъым, бжэр къы1узыхар къызгуры1уэркъым. Лъэщап1эмк1э Хьэпакъ къыщ1эк1а нэужь, и щэхум сыхигъэгъуэзащ. Къызэрыщ1эк1ымк1э, куэбжэм хэлъ 1унк1ыбзэкъэбым гъущ1хэк1 к1апсэ иришыхьэк1ри ар и лъэщап1эм ек1уал1эу абы ищ1ат, куэбжэм нэс мык1уатэу къаджэм къаху1уихыу. И щхьэгъусэмрэ и пхъумрэ къыщеджэм, унэм къыщ1эжащ щхьэц 1ув дыщафэ зытелъ, езыр нащхъуэрэ зи напэ хужьыбзэм уэгуш мащ1э хэпхъа, си ныбжьыну зы хъыджэбз ц1ык1у. Сэмбыр абы 1эщ1эслъхьащ ик1и щыгъыныхьхэр зэригъэшхэну щ1ык1эмрэ абыхэм шылащхьэ къызэрырагъэщ1ын хуеймрэ ягурызгъэ1уащ. Си къалэныр згъэзэщ1ати, пщэдджыжьышхэ ядэсщ1ыну сагъэт1ысащ. Лэкъум пщтырыр, фор, къалмыкъ шейр сыт хуэдэу гуак1уэт! Куэдрэ зыс1эжьэ хъунутэкъыми, сыкъыдэк1ыжри, Мухьэзхэ я унэмк1э сунэт1ащ.
Мухьэз ц1ыху гуапэт ик1и нэф1эгуф1эт, езыр 1эчлъэчт. Зауэ 1энат1эм къыпэрык1ыжа нэужь, колхоз гъэт1ылъып1эм и унафэщ1у ягъэуват. Къуажэдэс нэхъыжьхэм я деж пщ1э щи1эт, нэхъыщ1эхэрати, и ц1ыхуф1агъыр тщ1эрти, дыкъепщ1эк1ырт. Езыми сыт щыгъуи гъэт1ылъыгъэ гуэр и1эти, 1эф1ык1эхэмк1э дигъаф1эрт. Тф1эф1 дыдэу деда1уэрт зауэм зэрыхэта хъыбархэр къыщыджи1эжым. Дэрк1э ар л1ыхъужьт, щапхъэт ик1и абы ещхь хъуну хуэмей щ1алэ ц1ык1ухэм къытхэттэкъым. Мухьэз зыхэт нысашэм пшынэри нэхъ жьгъыру щыхъуу къытщыхъурт, щ1алэгъуалэри нэхъ тегушхуауэ къыщыфэрт. Нэгъуэщ1у жып1эмэ, гупыр зыгъэгушхуэт.
Пщ1ант1эм сыщыдыхьэм, зым нэхърэ адрейр нэхъ ц1ык1ужу, зэщхьу хуэпа хъыджэбз ц1ык1у гуп къызбгъэдэлъэдащ. Къакъэ-пщ1ыпщ1у зэблэж, хьэпшырхэр къезыхуэк1 хъыджэбз ц1ык1ухэм апхуэдизк1э 1энкун сащ1ати, ахэр дапщэ хъуми къысхуэбжыртэкъым. Сытми нэхъыжьы1уэм Мухьэз зэрыдэмысыр, гъавэр къы1ихыну колхозым зэрык1уар къызжи1эри, сэмбыр унэм щызгъэт1ылъащ.
Ещанэ сэмбыр Багъэтыр Сэфарбий 1эрызгъэхьэн хуейт. Ари дэмысу срихьэл1ащ. Сэфарбии ди адэм и ныбжьэгъуф1т, зауэм хахуэу хэтат. А л1ы лъагэ зэк1ужыр сыт щыгъуи дахэу хуэпат, зэщ1экъуат, нэхъыбэрэ офицер к1эстум щыгъыу урихьэл1энут. Къуажэ советым и унафэщ1ым инми ц1ык1уми пщ1э къыхуащ1ырт. Къуажэдэсхэм сыт хуэдэ я 1уэхури абы яхузэхигъэк1ырт: зэщыхьахэр зэригъэк1ужырт, нэчыхьхэр яхуитхырт, дэфтэрхэр яритырт (а зэманым паспорт яту щытакъым, къуажэдэсыр гугъуехьышхуэ хэтт зауэ нэужьым Сыбырым, Къуэк1ып1э Жыжьэм, нэгъуэщ1 щ1ып1эхэми къыщына я 1ыхьлыхэм я деж к1уэну 1эмал ямы1эу).
Сэфарбий лэжьак1уэ щык1уэк1э, пщэдджыжь къэс ди деж къы1ухьэрти, ди адэм и гъусэу дэк1ыжырт. Зэпымыууэ ахэр зэдэгушы1эу зэхъурджауэрт, нэхъыф1у шахмат джэгур яхузэхэмыгъэк1ыу. Ар зэштегъэу нэхъыф1 дыдэу а т1ум я1эрт. И нэхъыбэм баз зэпихьэурэ зэдэджэгурт, къэзыхьым хъурыфэ пы1эр и 1эрылъхьэт. Нобэ ар Сэфарбий къихьыфынут, пщэдей — Хьэзрит. Арати, а зы хъурыфэ пы1эр чэзуурэ кърахьэк1ын хуей хъурт.
Сэфарбий и унэр нэхъ тпэгъунэгъут, Мухьэзхэрэ Хьэпакъхэрэ яйм нэхърэ. Абыхэ нэхъ щ1эх-щ1эхыурэ сыжэрт, ди адэм и пщэрылък1э. Зэзгъэц1ыхуат и бынхэри, уеблэмэ пщ1ант1эм дэт хьэхэри апхуэдизк1э къызэсати, къысхуэгуф1эми ярейуэ срагъэблагъэрт. Сэфарбии дэмысу сыщрихьэл1эм, сэмбыр абы и щхьэгъусэм естри, седзэкъэну къызжи1ами, сып1ащ1эрти сыкъыдэк1ыжащ.
Си къалэныр сухауэ къэслъытэри, псыежэхым сыдэлъэдащ. Си ныбжьэгъухэр абдеж куэд щ1ауэ къыщыспэплъэрт.
Къызэрыщ1эк1амк1э, абыхэми апхуэдэ къалэн щхьэхуэ зырыз нэху зэрыщрэ зэф1агъэк1ат. Къуажэм дэс унагъуэ псоми апхуэдээ сэмбхэр 1эрагъэхьат.
Махуэ зыбжанэ дэк1а нэужь, къуажэм дэт тутей жыгхэм зы тхьэмпэ щхъуант1э ц1ык1у къыпымынэжу ф1агъэкъэбзык1ат — тутей жыг зыдэт зы къуак1э-бгык1и, псыежэх 1уфи жылэдэсым къамыгъанэу щ1апщытык1ат, я шылэ хьэп1ац1эхэм ирагъэшхын тхьэмпэхэр зэхуахьэсу. Ди пщ1ант1эм дэт тутей жыгышхуэми дэри тхьэмпэ къыпыднатэкъым, уеблэмэ Къуэк1ийнэфми зыри щыдгъуэтыжыртэкъым. Апхуэдэу щыхъум, къуажэм километрит1-щык1э пэ1эщ1э Белэмыкъуэ щ1ып1эм жьыри щ1эри к1уэну ежьащ.
Узыщыгуф1ык1ынти, колхозым абдеж тутей жыг хадэ ин щигъэк1ат — шылэ хьэп1ацэ игъэшхэн хуейуэ къызэрыпэщылъым зыхуигъэхьэзыра хуэдэ. Жыг хадэм къыщызэщ1акъуащ тутей тхьэмпэ щхъуант1эхэр. Сабийхэрати, а махуэр ди 1ут1ыжт — тут мэрак1уэ хъуахэм ди напэр зэхедгъэц1элэжауэ тшхырт.
Белэмыкъуэ къик1ыжа сабийхэр апхуэдизк1э зэхэуф1еят, я щыгъынхэр зэхэчэтхъати, хьэхэм къамыц1ыхужу къапэмыхьырт, дзыхь хуамыщ1у къебэнырт.
Гу ц1ык1ук1э, шыгук1э тутей къудамэхэр къуажэдэсхэм Белэмыкъуэ кърашырт, псоми хуагуэшырт, я гуэщхэм щызэтралъхьэрт.
Псоми зы 1уэху зэрызыдащ1эм зэщ1и1этэу, щыгъыныхьхэр ягъашхэрт. Шылэ хьэп1ац1эр зэрыс шыхьа хужьыр хъун папщ1э, ц1ыхухэм я къуэдзэщхэм, щ1ыунэхэм, джэдэщхэм, унащхьэхэм щ1ып1э хэха щыхуащ1ырт. Дэ ди къуэдзэщми, 1уэми, хьэщбэкхъми, уеблэмэ щхьэлым пэгъунэгъуу щыт унэ кхъахэми пк1элъей хуэдэхэр щхьэхуэу абыхэм ящыхуэдгъэуват.
Шылэ шыхьам къилъэтык1ыу ахэр мылъэтэжын щхьэк1э, щ1алэ ц1ык1ухэм дакъикъэ къэс ахэр щ1этпщытык1ырт. А зы къалэнра хуэдэт къуажэдэс псоми а махуэхэм я1эр. Шылащхьэхэр къэдгъэхъуа нэужь, колхоз пщ1ант1эм чэзуурэ дек1уал1эурэ ахэр ттыжащ, хэт сыт хуэдиз къихьами ятхын папщ1э, тэрэзэк1э къашэчыурэ.
Тхьэмахуит1-щы дэк1а нэужь, ди лэжьыгъэми пщ1э гуэр къыпэк1уащ. Ахъшэ къызэрыт1эрыхьэу, сабийхэр къуажэ тыкуэным дыжащ, 1эф1ык1эрэ псы 1эф1рэ къритщэхуну. Ар сыт хуэдэ гуф1эгъуэшхуэт, ди пщ1энт1эпск1э къэдлэжьа ахъшэм зыгуэр къритщэхуныр! Зэпеуэу зым адрейм жри1эжырт хэт сыт хуэдиз шылэ хьэп1ацэ игъэшхами.
Адэ-анэхэр гушхуэри, къа1эрыхьа т1эк1умк1э зыхуэныкъуэ щыгъынхэр хэти Мэздэгу, хэти Мэлгъэбэг, Беслъэн къалэхэм къыщищэхуну ежьащ.
Ди адэр къысщытхъуащ партым пщэрылъ къысщищ1ар ек1урэ-ещхъу зэрызгъэзэщ1ам папщ1э.
Иджыпсту ахэр сигу къыщызгъэк1ыжк1э сронэщхъей, а зэман дахэм къызэрытхуемыгъэзэжыныр къызгуро1уэри. Сигу къызогъэк1ыж къуажэм л1ыхъужьу дэсахэр, Хэку зауэшхуэм хэта ди нэхъыжьыф1хэр. Ахэр игъащ1эк1и щапхъэ тхуэхъуащ.

К1эрашэ Миаил.