Светлой памяти моих братьев Карашевых,
Тимофея Хазритовича и Валерия Хазритовича посвящается

 

Мама с папой в детстве оставляли нас детей одних дома, где я пяти лет, Вова четырех лет присматривали за маленьким двухлетним Тимошей, и годовалым карапузом Валериком. Чтобы малыши не убегали и не уползали со двора, мы старшие, для страховки привязывали длинную веревку к их ногам, и они радостно ползали по двору.

Напротив нашего дома, через дорогу, стояла старая мельница, похожая на большой белый пароход, плывущий по океану. Построена она была из красного кирпича, но была белая от густой мучной пыли, оседавшей на ней в течение многих лет. На чердаке мельницы жили дугъургъу – филины. Вылетая на охоту по ночам, они пугали нас маленьких детишек своим уханьем: “ Ух – Ух”. Мать быстро укладывала нас спать приговаривая: “Дядя Филя прилетел, детям надо спать!”.

Мельница наша была единственная на всю округу, люди из окрестных сел Курпского района Малой Кабарды, из соседних республик, Осетии, Ингушетии и даже из Калмыкии привозили на нее зерно на бричках, подводах, запряженных лошадками, ослами, волами, верблюдами, на трофейных мотоциклах и бронетранспортёрах, на тачках, на велосипедах. А сельчане, у кого не было транспорта, тащили мешки с зерном на своих плечах. С раннего утра до поздней ночи, работала наша мельница. Люди приезжали на рассвете и занимали очередь. Мы просыпались от гомона человеческих голосов, ржания лошадей, ослиного рёва, начинали весело бегать по двору.

Мельница состояла из двух частей: наружной, куда разрешалось входить всем, где принималось зерно и выдавалась мука, и внутренней, здесь работал корабельный мотор, все шумело, пыхтело, скрипело, стонало, грохотало. Крутились огромные каменные жернова, перемалывая, перетирая зерна кукурузы, пшеницы, овса, пшена в муку, отруби, комбикорм. На огромной печи жарились семечки, из которых на специальных больших сепараторах гнали подсолнечное масло, получали жмых. Мы с удовольствием ели горячий жмых, напоминающий сладкую халву. Качались, шатались длинные качели – шатуны, крутились большие корабельные колеса, по зубьям которых скользили огромные цепи, вырабатывая электрический ток для мельницы. На внутреннюю часть мельницы могли попасть только избранные, к ним относились я и Вова, дети мельника учились у моих родителей в школе. Мельник дядя Иван, одноглазый, крупный мужчина, весь черный от мазута, взлохмоченный, вспотевший от жары, походивший на черта в аду, бегал с большой лейкой, наполненной мазутом и смазывал цепи, шатуны, зубья колес.

Мука, отруби, комбикорм, жмых, по трубам, по желобам, поступали в большие деревянные ящики, стоящие по углам мельницы, а подсолнечное масло в большую цистерну. Муку черпали ведрами, совками из ящиков, или подставляли пустой мешок под трубу, откуда ручейком она сыпалась. Полные мешки взвешивали, отдавали хозяину. Расчеты проводились без денег. За работу забиралась какая то доля помола.

Заехал на бричке через огромную дверь внутрь, сдал зерно, получил готовый продукт: муку, масло, жмых, комбикорм, отруби, и выехал через несколько минут. Все помогали друг другу, никогда конфликтов не было, очередь продвигалась быстро.

Работающие на мельнице из-за мучной пыли, оседающей на лице, одежде, похожи были на сказочных персонажей. Из-за адского шума никто друг-друга не слышал, объяснялись жестами и свистами. Наш дом, дома соседей, и земля дрожали, а стекла звенели от грохота работающего корабельного механизма мельницы. Хорошо, что мельница по ночам давала нам возможность отдохнуть и выспаться. Не успевшие перемолоть зерна, мужчины из дальних сел оставались ночевать, располагались табором вокруг мельницы, целую ночь жгли костры. Просили у нас, ребятишек воды для своих лошадок, привязанных к акациям, cтоящим вместо забора вокруг нашего двора.

Целыми днями мы пропадали на мельнице. Помогали набирать муку, отруби. Кормили лошадок арбузными корками, которые мы собирали на месте отдыха посетителей мельницы. Из-за пыли, грязи, мы выглядели как маленькие чертики. Бегали за мельницу, где находились огромные бочки с мазутом для механизма мельницы, и бассейн с водой, охлаждающий этот механизм. Ныряли в горячую воду бассейна, отмывались от мучной пыли. При этом пачкались мазутом и керосином, пленкой покрывавшими воду в бассейне. После такой бани вся пыль и грязь на мельнице, на улице все больше липла к нам. Только мать могла нас отмыть от такой грязи хозяйственным мылом, не было тогда близко шампуней и туалетного мыла.

Бедные животные стояли на привязи целыми днями, дожидаясь своих хозяев. Пожалели мы с братиком и отвязали самую тихую, спокойную лошадку от акации, никто нас не видел, привязь мы развязали снутри двора не выходя на улицу. Говорим лошадке: -«Иди домой!» И она, не веря, что свободна, тихо, мелкими шажками, отходила от мельницы, беспрерывно поворачивала голову, поглядывая на нас, будто спрашивая: “Правда, что ей можно уходить?”. Отойдя от мельницы две-три сотни метров, поверив, что она на свободе, громко ржала, подбрыкивая, уносилась прочь галопом вдоль улицы, радостно скача к родному дому без брички, без хозяина. Дома поднимался переполох из-за пропажи кормильца семьи. Срочно посылали на этой же лошадке сына или соседа в Каншуеей, на мельницу искать пропавшего. А незадачливый хозяин лошадки, обнаружив пропажу, начинал кричать: «Куда она делась, кто это сделал?». Прибывал на лошадке посланец, из родного села пропавшего хозяина, для поиска кормильца семьи. Поднимался шум, смех, хохот. Все шутили над владельцем этой бедной лошадки. На этом злоключения хозяина и бедной лошадки не заканчивались.

Через год, когда хозяин лошадки снова приезжал на мельницу, был виден результат нашего доброго поступка с братиком, рядом с кобылкой бежали два жеребенка-мулята, похожих на собачек, черных как уголь, с длинными, прямыми, торчащими ушами над головой. Народ, стоявший в очереди к мельнице потешался над незадачливым хозяином этих животных. Спрашивали: «Это что за птица? Что за зверь – конек горбунок? Кто отец?»

Вокруг стоял хохот, гул мужских голосов. Некоторые падали на землю и хохотали, держась за животы. Сам хозяин лошадки тоже смеялся со всеми до слез, оправдывался, что виновата эта чертова мельница. Бес попутал его лошадку. До сих пор гадаю: «От кого эти мулята? Как это могло случиться?». Все больше смеха и хохота. Мы, маленькие ребятишки, не знали, не понимали, не догадывались, что всему причина наш добрый поступок, который совершили год назад, отпустив лошадку одну домой без присмотра.

Очень жаль, что мельницу потом снесли. В селах появилось электричество, поставили маленькие мельницы, работающие бесшумно, и дающие больше муки, чем наша мельница – пароход. Мельницу ломали несколько лет, до того она была крепкая. Стояла она долгое время без крыши, с пустыми проемами окон и дверей, как дом Павлова в Сталинграде. Филины перелетели на чердак нашего дома и чердаки соседей. Стали жить с нами детьми в дружбе. Мы относились к ним как к нашим домашним птицам, лазили на чердак, кормили птенцов варенным мясом. А филины спокойно сидели рядом, смотрели на нас своими большими, круглыми, желтыми глазами, одобряли, подбадривали нас: «Ух-Ух! Правильно все делаете детишки!.» В благодарность филины приносили мышей нашим маленьким братикам, ползающим по двору, пытались их покормить. Мать, каждый вечер, убирая этих мышей со двора, ругала дядю Филю: “Хватит кормить моих детей мышами! Корми своих!”.

Растащили сельчане остатки мельницы: кирпичи, механизмы, по своим дворам и огородам. Прошло более шести десятков лет, но до сих пор, можно обнаружить во дворах и огородах каменные жернова, цепи, зубчатые колеса.

Вот так ярко запомнилась эта большая, белая мельница – корабль, маленькие, странные жеребята, коньки-горбунки, толпа хохочущих мужчин из далекого детства.

3 февраля 2016 год. Михаил Карашев.